по вкусу откормленный поросенок, которого прислала его матери мадам Пэшу в знак своего расположения.
После возвращения из тюрьмы сын провел несколько дней дома, вдвоем с матерью: помогал ей в лавке и вообще так ухаживал за ней, что старуха не помнила себя от радости. И тогда-то она предложила Эрасту стать ее компаньоном и уже планировала расширить дело.
– А на какие же деньги, maman, мы откроем магазин побольше? – спросил Эраст. – У нас нет капитала.
– О, я найду! – заявила креолка таким тоном, будто она миллионерша.
– В таком случае не теряйте времени, – посоветовал Эраст. – Сегодня же обойдите всех знакомых коммерсантов и узнайте, кто готов содействовать нам. А я пока буду любезничать с покупателями – вы же знаете, как им приятно, когда за ними ухаживают. Но только отправьте куда-нибудь вашу девчонку. Пусть идет к своей графине или к другим приятельницам. Терпеть не могу, когда она начинает меня расспрашивать. Усядется на стуле со своей цаплей в руках и давай выпытывать – точь-в-точь как старый отец Дюкро. Кстати, я недавно, как раз перед арестом, встретил его. Он вернулся с Кубы и спрашивал меня, будете ли вы ходить в церковь.
При упоминании отца Дюкро мадам Жозен вздрогнула. Она тут же надела шляпу и заторопилась по делам.
Когда она вернулась, Эраста дома уже не было.
Леди Джейн, проводившая время с Пепси, заметила ее из окна и выбежала к ней навстречу.
– Тетя Полина! – закричала девочка, протягивая ей ключ от входной двери. – Мосье Эраст принес мне ключ и велел передать, что он очень устал и пошел прогуляться.
Мадам Жозен приветливо улыбнулась.
– Я так и думала, – сказала она, – я была уверена, что на первых порах он будет уставать от покупателей.
Отпустив леди Джейн обратно к Пепси, она вошла к себе в комнату, сняла шляпу и принялась приводить в порядок разбросанные вещи. Время от времени она довольно улыбалась: в одном из магазинов на Королевской улице она встретила мадам Пэшу с дочерью, и та пригласила ее на обед в день венчания Мари.
'Догадалась-таки, наконец, что я заслуживаю внимания. Давно бы так! – думала старуха. – Только бы теперь Эраст занялся делом, тогда у нас все пойдет отлично. У меня припрятан капиталец, да и кредит есть неплохой, я смогу сразу закупить немало товаров'.
Мадам размечталась: ей уже виделся большой магазин с роскошными витринами, с изящной вывеской… В магазине будет и отделение колониальных товаров, где Эраст станет полновластным хозяином.
Тут она вспомнила, что ей давно пора сходить к владельцу дома, внести плату за квартиру. Вынув из кармана бумажник, она стала пересчитывать деньги. Она растратила в тот день гораздо больше, чем следовало, – желая прихвастнуть перед мадам Пэшу. И теперь ей не хватало нескольких долларов.
– Придется взять в банке, – сказала она, отпирая бюро у себя в спальне.
Весь капитал покойной матери леди Джейн, а также свои сбережения хитрая старуха запихнула в старую, рваную перчатку, которую спрятала под мелкими вещами на дне ящика. Она держала ящик запертым, ключ носила в кармане и к тому же очень редко выходила из дома. Если бы даже замок тайком взломали, никому бы в голову не пришло заглянуть в старую перчатку.
Выдвинув верхний ящик, мадам Жозен заметила в нем какой-то странный беспорядок.
'Тут кто-то рылся без меня', – мелькнула у нее мысль. Креолка в волнении стала искать перчатку.
Та была на месте. Сердце у старухи колотилось, руки дрожали. Мадам быстро вытряхнула перчатку – и к своему ужасу увидела вместо банкнот какую-то скомканную бумагу. Уронив перчатку на пол, она почти без чувств опустилась на кровать. Мадам Жозен расправила бумагу и, хотя в глазах у нее рябило, а строчки прыгали, начала вслух читать записку, догадавшись по почерку, от кого она.
'Милая maman, – писал Эраст, – я решил не входить с вами в пай, а изъять весь капитал. Если вы еще когда-нибудь вздумаете скрывать от вашего почтительного сына деньги, принадлежащие и ему, не прячьте их в перчатки, – это так неосмотрительно с вашей стороны. Я уезжаю путешествовать; мне необходимо развлечься после продолжительного и скучного отдыха. Надеюсь, ваши сплетники-соседи не посетуют на мое долгое отсутствие. Лучше всего сказать им, что я отправился в прерии к дяде.
Шкатулка для драгоценностей
На следующее утро после исчезновения Эраста мадам Жозен вышла на крыльцо, чтобы подышать воздухом. Она тяжело опустилась на ступеньки. Лицо у нее было мертвенно-бледное, глаза потухли – было видно, что она сражена горем. Она ежеминутно подносила руки к вискам и шепотом повторяла: 'Кто бы мог подумать!.. Ограбил мать!.. А я еще так ласково с ним обращалась!..' Она впала в прострацию и совершенно забыла о делах, о покупателях, даже о домашнем хозяйстве. Никогда еще в ее магазине не было такого беспорядка, как в тот день. Если заходил кто из соседей, чтобы купить какую-нибудь мелочь или просто поболтать, старуха притворялась веселой, делалась разговорчивой. Но всем было ясно, что это напускная веселость и вымученное радушие. Одна из знакомых участливо спросила, не больна ли она.
– Да, – мрачно отвечала креолка, – боюсь, не расхвораться бы. Понимаете, сын меня расстроил: решил немедленно отправиться в прерии, к дяде, и вчера укатил. А я – в растерянности. Без него я не справлюсь с торговлей, у меня нет его хватки! Может, и я скоро подамся в те же места.
Когда в то утро Пепси спросила у леди Джейн, что приключилось с тетей Полиной, девочка, заранее предупрежденная, объяснила, что у тети сильно болит голова; тетя расстроена, потому что Эраст уехал и долго-долго не вернется.
– Слышал, – говорила испанка Фернандес мужу, который уселся у окна, чтобы поглазеть на улицу, – что мадам Жозен очень расстроена отъездом сына? Она ранним утром на крыльце все вздыхала и утирала слезы. Мне ее так жаль!.. Гляди-ка, гляди, идет какая-то дама, превосходно одетая. Кто бы это мог быть?
В это время к крыльцу мадам Жозен подошла неизвестная на этой улице дама, а креолка так и бросилась к ней с радостной улыбкой. Оживившись, она горячо пожимала руку пришедшей.
– Мадам Журдан! – восклицала она. – Мадам Журдан! Какими судьбами вы к нам?
– Пришла вас порадовать! – отвечала, смеясь, мадам Журдан. – Принесла вам деньги. Вы поручили мне продать шкатулку для драгоценностей, и мне удалось ее сбыть очень даже выгодно.
– Неужели? Ах, как вы добры! Я так рада за мою девочку!
– Поверите ли, за шкатулку я получила двадцать пять долларов. Помните, вы соглашались отдать ее за десять, а мне дали двадцать пять. Ведь шкатулка – серебряная, весит немало, и притом – чрезвычайно тонкая работа.
– Да, драгоценная вещь, – проговорила с притворным вздохом мадам Жозен.
– Не хотите ли послушать о том, как мне удалось выгодно продать ее? Престранная история! Впрочем, может быть, вы мне разъясните эту загадку… Вчера вечером ко мне заехала одна из лучших моих покупательниц, мадам Ланье, та, что живет на Джексон-стрит. Вы ведь знаете банкира Ланье, это люди очень богатые. Она вышла из коляски, чтобы взглянуть на мою витрину. Вдруг побледнела и, указывая на шкатулку, в волнении спрашивает: 'Мадам Журдан, откуда это у вас?' Я тут же ей сообщила, кто просил продать шкатулку. Мадам Ланье стала интересоваться вами и, рассматривая шкатулку, все повторяла, что понять не может, каким образом она попала ко мне. Я же твердила, что эту вещицу получила из ваших рук. Мадам Ланье засыпала меня вопросами. Но вы же понимаете – я не могла на все ответить. Она записала ваш адрес и фамилию, а я посоветовала ей самой съездить к вам и узнать от вас историю таинственной
