метлы клюшка. Не разбираюсь я в этом. Сделал и сделал. Хочешь, сам посмотри и покатайся. Чего ты пристал?
– Пристал, потому что если это правда, то мне такой друг тоже пригодится. Кто он такой? Где работает?
– Погоди, – Егор прикрыл трубку ладонью. – О тебе спрашивает, – прошептал он Володьке. – Говорит, что ему нужен такой мастер. Спрашивает, как тебя зовут и где ты работаешь. Ну, что делать будем? Четвертаков секунду подумал.
– Вместе кашу заварили, – решительно сказал он, – вместе и расхлебывать. Дай-ка мне трубку.
Они договорились быстро – мастер спорта по авторалли и гениальный механик Владимир Четвертаков и бывший художник-прикладник, а ныне 'санитар общества' Николай Тищенко по кличке Король.
У Короля был 'БМВ' – трехлетка с врожденными проблемами, что с данной маркой автомобилей случается редко, но все же случается.
Четвертаков обещал разобраться с проблемами 'БМВ'.
Король, в свою очередь, обещал разобраться с проблемой по имени Боря Богатяновский.
На том и порешили.
Егор опять взял трубку, выслушал предложение Короля позвонить ему, Королю, сегодня вечером часиков эдак в девять или, если он до двенадцати не появится, прийти завтра с самого утра в спортзал. 'Не забыл еще где?' – 'Как можно, Коля!' – 'Заходил бы иногда по мешку постучать для здоровья'. – 'Очень даже может быть, что и зайду'. – 'Ну, не кашляй'. – 'Спасибо, Коля'. – 'Пока не за что'.
Егор аккуратно положил трубку на журнальный столик и налил себе в высокий бокал чешского стекла с переводной картинкой на боку, на которой был изображен гоночный болид класса 'Формула-1', пива. Друг Володька в точности повторил его действия.
– Пошли покурим на балкон? – предложил Егор. – А то что-то жарковато.
– Пошли, – охотно согласился Володька. Они вышли на балкон, закурили, и оба чуть не выронили бокалы на тротуар.
Напротив Володькиного дома стоял Егоров 'жигуленок'. Целехонький. Как только что с конвейера.
Глава 9
И что, вы хотите сказать, что это моя машина? – с какой-то даже горечью осведомился Егор у пустынной улицы.
Улица безмолвствовала.
– Пошли, – тихо сказал Володька. – Поглядим. Они спустились вниз, вышли под открытое небо и с опаской приблизились к автомобилю.
– Обе фары были разбиты, – сказал Егор, когда они с Володькой не просто осмотрели, а буквально ощупали чуть ли не каждый квадратный сантиметр передних крыльев, решетки радиатора, бампера, фар и капота. – Левое крыло помято, погнуты бампер и решетка, капот помят и сорван с защелки. В общем, ремонта долларов на хрен знает сколько.
– На сто тридцать, – авторитетно заявил Четвертаков. – Как минимум.
– И где? – растерянно спросил Егор у друга. – Куда подевался ремонт на сто тридцать долларов? Только не уверяй меня, пожалуйста, что, пока мы сидели у тебя, пили пиво и беседовали по телефону с Королем, пришел добрый дядя – золотые руки и вмиг все починил.
– Я и не собираюсь. За это время даже я с лучшей своей бригадой не успел бы. А в этом городе мне равных нет. – Володька подумал и добавил: – Да и в стране, пожалуй, не много найдется. Разве что в мире…
– Так что же случилось?
– Ты меня спрашиваешь? Твоя машина, у себя и спрашивай. Или у нее.
– У нее… Это мысль. Знать бы еще, как спросить… Ты, кстати, с Назарчуком говорил?
– Говорил. Клянется, что ни о чем подобном раньше не слышал. Но обещал разузнать и, если что, рассказать. Я от него еле отцепился потом, все спрашивал меня, откуда такая информация.
– Самовосстанавливающийся автомобиль, – пробормотал Егор. – Самоочищающийся автомобиль. Обучающий автомобиль. Я теперь, знаешь ли, по-французски почти все понимаю безо всякого перевода. Читать, правда, не могу, а так… И по-английски тоже. Думаю теперь вот за испанский взяться. А там и до немецкого с итальянским недалеко.
– И на хрена это тебе?
– Буду знать языки. Плохо, что ли?
– Голову только забивать… Впрочем, твое дело. Ты, кстати, забыл, что она еще и лечит? У меня гастрит прошел. И вообще самочувствие улучшилось после пятницы. Сплю как сурок..
– Ну, не знаю, не знаю… Гастрит у тебя мог и сам пройти. Похмелье-то она не лечит… А что есть похмелье? Та же болезнь организма. Вчера, например, у меня было похмелье и мне было плохо.
– Похмелье – это не болезнь организма. Похмелье – это возмездие организма за содеянное над ним, организмом, насилие. И потом… Ты вот раньше с похмелья что делал?
– Как это 'что'? Шел за пивом, разумеется. Если, конечно, с вечера ничего не оставалось.
– Вот. А после пива что?
– Ну… бывало, и водочка…
– Не 'бывало', а как правило.
– Ну…
– Не 'нукай', так и было. А теперь что?
– Что 'что'?
– Ты вчера похмелялся?
– Э… нет.
– Вот! А говоришь, не лечит.
Помолчали. Егор неожиданно протянул руку и ласково погладил машину по капоту.
– Поеду я домой, пожалуй, – сказал он. – Надо как-то осмыслить ситуацию и вообще…
– Давай. Вечером позвони.
– Обязательно.
Они пожали друг другу руки, и Егор, проводив взглядом задумчивую фигуру Четвертакова, сел в машину.
– Умница ты моя, – сказал он с нежностью и достал ключи. – Не знаю, что все это значит, но ты мне нравишься. Я тебя даже уже почти люблю.
Он потянулся к замку зажигания, чтобы вставить ключ…
Коротко прожужжал стартер, с пол-оборота завелся и сыто заурчал движок, и Егор, обмирая сердцем, почувствовал, как опустился справа от него рычаг ручного тормоза. Сам. Без его, Егорова, участия.
Автомобиль был готов к движению.
И тут Егору на какой-то миг стало очень страшно. Тело само, безо всякого участия сознания, подчиняясь лишь каким-то древним, заложенным в самую суть существования данного тела инстинктам, рванулось наружу.
Уже выскакивая из машины, он пребольно ударился головой о верхний край проема дверцы, прошипел '…твою мать!' и плюхнулся обратно на сиденье.
Боль выбила животный ужас из души, и теперь он сидел, потирал тупо ноющий висок и медленно приходил в себя.
Страх не возвращался. Наоборот. Отчего-то стало спокойно, хорошо и даже как-то весело. Егор протянул руку и включил радио, настроенное на 'Маяк'.
Тишина.
