— Рассказывай сказки… Тогда я стар как два мира! — воскликнул Рома.
— Ты имеешь в ввиду этот и параллельный? Вообще-то тебе на вид лет шестнадцать… — заметила Ирка.
— Семнадцать! — обидчиво поправил Рома. — А ты какая-то… ну типа… не того…
— Что «какая-то»? — заинтересовалась Ирка.
Ей было любопытно услышать о себе что-нибудь новое. В конце концов единственный человек, которого ты не способен трезво оценить, это ты сам.
— Ну, короче, какая-то не такая…
Ирка поморщилась.
— С данным тезисом я уже ознакомлена. С этого места, пожалуйста, сложными двусоставными предложениями со множеством второстепенных членов! И какая я?
— Ну слова всякие говоришь… ботаничка!
Ирка вздохнула. Увы, для нее это была не новость.
— Ты угадал. Нет смысла использовать заезженное клише. Я именно это и есть! И, между прочим, на твоем месте я бы прямо сейчас смылась.
— Почему?
— Почемушто. К нам идет мой старший брат! — ласково улыбаясь, сказал Ирка.
— Да уж. А дедушка твой к нам случайно не идет? — издевательски поинтересовался Рома.
— Ну как хочешь. Я предупредила, — вздохнула Ирка.
Смутно уловив в ее тоне нечто особенное, Рома снисходительно повернул голову. У него за спиной, скрестив руки на груди, стоял Эссиорх и разглядывал его с мрачной любознательностью ученого, ставящего опыты на морских свинках. Впервые хранитель был не в кожаной куртке, а в белой облегающей майке, отлично демонстрирующей его рельефную мускулатуру. Пряжка ремня в форме руки скелета поблескивала тускло, но многозначительно.
Рома издал звук, который могла бы издать моська, обнаружившая вдруг, что за ней с бензопилой в хоботе бежит окончательно утративший терпение слон. Начинающий ловелас с воплем перемахнул через скамейку и растворился в трех с половиной деревьях бульвара так успешно, словно это был лес.
Эссиорх его, разумеется, не преследовал. Он озабоченно посмотрел на мотоцикл, стоявший поодаль прямо на травке бульвара, и опустился на скамейку рядом с Иркой.
— Привет! — сказал он.
— Привет! — ответила Ирка.
Они не виделись уже недели три. С того самого момента, как хранитель мчал ее на мотоцикле по ночной Москве. Но, несмотря на кратковременность их прошлого знакомства, теперь оба ощущали себя старыми друзьями и очень обрадовались встрече.
— Как ты? — спросил Эссиорх.
— Нормально.
Эссиорх внимательно посмотрел на нее.
— Привыкаешь? — спросил он будто невзначай.
— Привыкла.
— А волчица и лебедь?
— У нас с ними полное взаимопонимание, — сказала Ирка.
Тут она немного лукавила. Взаимопонимание у нее было только с лебедем. С волчицей же речь шла скорее о вооруженном нейтралитете. Порой, особенно в лунные ночи, волчица упорно старалась захватить власть, и только воля человека обуздывала ее.
— А как твой ужасный монстр с бакенбардами? — с улыбкой спросил Эссиорх.
— Антигон? М-м-м… Короче, он сейчас грабит один магазинчик, — застенчиво сказала Ирка.
— ЧТО? — изумился Эссиорх.
— Думаю, хозяева магазина это переживут! На самом деле он проник на склад и там где-то за коробками ест варенье, — улыбнувшись, пояснила Ирка.
Не так давно у домового кикимора обнаружилась слабость. Слабость простительная, но вместе с тем непреодолимая. Он испытывал огромную тягу к вареньям и джемам. Дней пять-шесть он еще мог крепиться, но после этого не выдерживал и несколько часов пропадал в каком-нибудь магазине, где съедал разом две-три-четыре банки. Затем пел песни, полдня отсыпался и лишь потом, виновато шмыгая пористым, похожим на небольшой лимон, носом являлся к Ирке. Звать же его в этот запойный день было бесполезно. Антигон не явился бы даже в том случае, если бы Ирку должны были казнить.
— Весело, — сказал Эссиорх. — Это все земные страсти! Никуда от них не денешься. Лопухоидный мир умеет привлекать и удерживать. Он опутывает привязанностями, точно паутиной. Ты стараешься думать о вечном, и вдруг ловишь себя на том, что мысли все сбиваются на новый глушитель или что нужно поменять резину хотя бы на заднем колесе.
— Кошмар, — посочувствовала Ирка. В мотоциклах она понимала мало, но тон Эссиорха убедил ее в том, что это было что-то важное.
Ее внимание поощрило хранителя.
— Еще бы! Если бы только знала, как редко попадается неудачливая резина и особенно неудачливый бензин! — пожаловался он.
Оба замолчали. Эссиорх думал о колесах и резине, а Ирка — кажется, она ни о чем не думала — просто смотрела на солнце, которое висело прямо над крышами.
— Я еще не говорил тебе? Я тут комнату снял позавчера! — вдруг сказал хранитель. — Странно, что я говорю об этом первой тебе, а не Даф. Должно быть, потому что я получил строгое предписание не встречаться с Дафной до особого распоряжения.
— Почему?
— Арей схвачен и вновь сослан, у Мефодия новый опекун, и вообще дом на Большой Дмитровке окружен теперь таким сгустком мрака, что и близко не стоит соваться. Любой посторонний контакт будет замечен. Надеюсь, у самой Даф окажется достаточно света внутри, — озабоченно сказал Эссиорх.
Ирка была польщена его доверием. Это означало, что для всеведающего хранителя, чутко замечавшего любые изменения в человеке, Ирка и свет неразделимы.
— А что за опекун у Мефа?
Эссиорх провел большим пальцем по шее, показывая, что умереть и не встать. Хуже не бывает.
— Ясно… Так ты говорил, что снял комнату… — сказала Ирка.
Она внезапно вспомнила, что Мефодий любит другую, и обида заставила её переменить тему. Пусть сам разбирается со своими опекунами. Какое ей теперь дело до него?
— Комната неплохая. В центре. Рядом Чистые пруды. Правда, окно во двор и ничего не видно, но если немного сосредоточится и представить, что сразу за этой стеной прекрасный пейзаж, на душе становится легко… Опять же неплохое место, чтобы парковать мотоцикл, — сказал Эссиорх не без гордости.
— А где ты достаешь деньги, чтоб платить за комнату? — спросила Ирка.
Она уже успела уяснить, что создания света не имеют права владеть деньгами, разве что те совсем уж свалятся с неба, что происходит крайне редко.
Эссиорх вздохнул.
— Видишь ли, — сказал он с некоторым сомнением в голосе. — Тут случай особый. Хозяин комнаты человек такого рода, что давать ему деньги было бы несчастием. Прежде для него самого. Он бы их немедленно превратил в жидкость определенного рода.
— Алкаш, что ли? — уточнила Ирка.
— Никогда не надо плохо говорить о людях. Свет не может себе позволить кого-либо осуждать. Просто слабый человек, — укоризненно сказал хранитель.
— И как же ты выкрутился? Не скромничай! Я знаю, что ты что-нибудь придумал! Признавайся!
— Ну-у… — протянул Эссиорх с легкой улыбкой. — Я немного перенастроил его организм и научил его получать удовольствие от слез! Он плачет — и испытывает то же самое, когда выпивал стаканчик- другой. Теперь он плачет целыми днями, даже ночью, но рано или поздно слезы вымоют из его организма
