кусочкам на тот свет отправиться, да пожить подольше!» Ну, не поминайте лихом!
Фатяйцев надул щеки и хлопнул по ним, произведя выстрел громче пистолетного. Затем озабоченно посмотрел на часы и, крича: «Дела! Дела! Покою сердце просит!» — куда-то умчался.
— Ну как тебе Фатяйцев? Не правда ли, великолепен? — спросил Эссиорх.
— Твой друг очень грустный человек, — сказала Ирка.
— Кто грустный, он? — недоверчиво переспросил хранитель.
— Да. Даже когда он шутит, у него грустные глаза.
— Наверное, это потому, что он бывший клоун. У всех клоунов грустные глаза. Они смешат других, но им самим совсем не смешно, — подумав, сказал Эссиорх.
Комната, которой гордился хранитель, оказалась крошечной. К окну был прилеплен небольшой балкончик полукруглой формы — шага примерно в два. Однако, по словам Эссиорха, выходить на балкон было опасно — он находился в аварийном состоянии. Зато его любили навещать голуби. Здесь они ворковали, клевали хлеб и оставляли белые автографические кляксы.
— Ну вот мы и дома! — сказал Эссиорх с явным удовольствием.
На каждой из четырех стен, на полу и на потолке Ирка увидела защитную руну света, отдаленно похожую на море — такое, каким его рисуют маленькие дети. Ирке никогда не приходилось видеть, чтобы маленькое помещение охранялось с такой магической тщательностью.
Закрыв за собой дверь, Эссиорх прильнул к ней ухом и некоторое время внимательнейшим образом вслушивался во что-то. Затем подошел к окну и долго смотрел наружу. Подышал на стекло и длинным ногтем мизинца начертил на нем строку странных знаков. Некоторые из них сразу таяли, другие же отпечатывались в стекле, точно выжженные на нем навечно.
Должно быть, Эссиорх был удовлетворен результатом. Он расслабился и повернулся к Ирке.
— А вот теперь можно и о делах!.. Уверен, мрак очень бы желал получить это… — сказал хранитель, кивая на небольшой прямоугольный предмет, прислоненный к стене и накрытый одеялом.
Прежде чем сдернуть одеяло, Эссиорх быстро окинул взглядом все руны. Затем наклонился, потянул одеяло за край и отступил назад.
Ирка поняла, что перед ней картина. Она увидела лицо мальчика лет восьми. Его темные волосы от природы вились. Одетый в белую рубаху с расстегнутым воротом, он спокойно смотрел спортрета, опираясь на саблю в ножнах. Для упомянутого возраста лицо у мальчишки было, пожалуй, слишком умным и насмешливым. Заметно было, что ему надоело позировать, наскучило держать саблю и что ему втайне хочется показать художнику язык.
Портрет, должно быть, рисовался не на лучшем холсте и скверным маслом. Снаружи его уже успела покрыть сеть мелких трещин.
— Кто это? — спросила Ирка.
— Матвей Багров, сын Орловского помещика Федора Багрова, — ответил Эссиорх.
— Этот портрет магический? — спросила Ирка.
Хранитель покачал головой.
— Обыкновенный. До изобретения фотографии множество художников ездили по дворянским усадьбам, готовые рисовать все, что закaжyт. Портреты хозяев, романтические мельницы, любимых лошадей, собак… Затем все перебила фотография, и ремесло постепенно сошло на нет.
— Откуда у тебя этот портрет? — спросила Ирка.
Эссиорх усмехнулся.
— Ты будешь удивлена. Я украл его сегодня из реставрационной мастерской! — сказал он.
— ТЫ УКРАЛ?
— Ну зачем повторять? Говорят тебе: украл. Все было проделано чисто, с минимальным применением магии. Я телепортировал, воспользовавшись отсутствием реставраторов, надел на видеокамеру носок, взял портрет вместе с рамой и был таков. Дело двух минут. Гораздо больше времени я потратил, уничтожая все репродукции с этой картины и хранящиеся в каталогах снимки. К счастью, их оказалось не так уж и много. Картина не самая известная и большую часть времени пылилась в запасниках.
— Но зачем ты ее украл?
Эссиорх терпеливо посмотрел на Ирку.
— Вариантов два. Выбирай любой. Первый: чтобы продать на толчке и приобрести розовую мечту идиота — мотоцикл «Кавасаки-Ниндзя ZX-R». Второй: чтобы она не попала к мраку или к темным магам.
— Второй, — сказала Ирка.
— А я бы выбрал первый. Уж больно привлекательно. К сожалению, ты права, второй, — разочарованно подтвердил Эссиорх.
— А почему так важно, чтобы мрак не знал, как выглядит мальчишка? Картина старая, и того, кто на ней, давно нет на свете, — сказала Ирка, с сожалением глядя на умное и живое лицо на портрете.
Хранитель взглянул на нее с вежливым удивлением.
— Я не стал бы спешить с выводами. Ты точно знаешь, что он мертв? У тебя есть доказательства? Что-то, чего не знаю я? — спросил он жадно.
— Нет, но если элементарно прикинуть даты, то… — начала Ирка.
— Так я и думал, что доказательств у тебя нет, — жестко оборвал ее Эссиорх. — Когда лопухоид (пусть даже бывший) заходит в тупик, он моментально начинает ссылаться на арифметику… Это известная практика! Может, ты еще скажешь, что три плюс три — шесть?
— А сколько?
— Это правило верно, только если считаешь кирпичи. А если, к примеру, взять три добра и три помидора и сложить их — это тоже будет шесть?
— Прости. Наверное, ты прав. Я скверная валькирия, — сказала Ирка.
— Ну-ну… — мгновенно оттаял Эссиорх. — Это я никуда не годный хранитель, помешанный на мотоциклах и снимающий комнаты в коммуналках с оплатой эйфорическими слезами! В общем, я потому и показал тебе портрет, что все это чудовищно важно. А теперь слушай меня. Я расскажу тебе все, что сам знаю о Матвее Багрове…
Хранитель присел и медленно провел открытой ладонью в нескольких сантиметрах от портрета. Затем легко, подушечками пальцев коснулся лица мальчика. От его пальцев по портрету пробежала золотистая волна.
— Ты хочешь оживить картину? — спросила Ирка.
Эссиорх покачал головой.
— Это невозможно. Художник не был ни стражем, ни даже магом, — сказал он.
— Но что-то ты все же сделал?
— Что-то, — кратко ответил Эссиорх. — Но очень немногое… Ожить портрет не сможет, но какие-то минимальные изменения с ним будут происходить. Возможно — я подчеркиваю! — возможно, через несколько дней портрет повзрослеет, и мы увидим лицо сегодняшнего Багрова… Таким, каким он стал.
— Даже если это будет череп? — спросила Ирка.
— Даже если череп. Вопрос в том, есть ли у нас эти несколько дней. Боюсь, что их нет, — жестко подтвердил Эссиорх.
Оторвав от портрета пальцы, он встал. Краски, отметила Ирка, стали гораздо ярче. Казалось, художник закончил его только что — всего несколько мгновений назад.
— То, что ты услышишь сейчас, всего лишь предположение. Я опираюсь лишь на скупые сведения, которыми располагают Прозрачные Сферы, и собственную интуицию, которая у нас, хранителей, развита лучше, чем у обычных светлых стражей. Лично я Матвея Багрова никогда не видел, не считая, конечно, этого портрета, — немного занудно, в своей обычной подробной манере, продолжал Эссиорх.
Ирка внимательно слушала.
— Но все же я почти уверен, то, что я сейчас скажу, окажется близким к истине. Одного я опасаюсь, чтобы это было не ближе к истине, чем сама истина, ибо тогда это будет ложь. Ты понимаешь?
— Да. То есть приблизительно, — поправилась Ирка.
