либо сделал, начиная едва ли не с пяти лет… А теперь представь, что творится со мной. Очки у меня уже давно, и я видела сотни, тысячи людей. Едва я закрываю глаза, как слышу хор множества голосов. Кто-то плачет, кто-то смеется, кто-то в истерике, один даже уже умер, и я умирала вместе с ним… Я так больше не могу. Я чувствую, что схожу с ума. Или уже сошла.
Эдя задумался.
— Ты видишь все эти глюки только когда ты в очках? Так? А если их не носить? — спросил он.
— У меня зрение минус пять. Без очков я как летучая мышь.
— Так выбрось и купи другие. Иногда проще выбросить очки, чем прыгать с моста, — предположил Эдя.
Аня усмехнулась.
— Думаешь, я не пыталась? Все другие очки трескаются прежде, чем я успеваю коснуться оправой переносицы… А эти… Их невозможно потерять! Я и в маршрутке их специально забывала. И в кислоту бросала, и просила одного мужика в гаражах разварить их сваркой. И все равно они через час оказываются у меня в сумке!
— Тупик прям какой-то. Без очков ты не видишь совсем ничего, а в очках ты видишь слишком много. И избавиться от очков нельзя, — подвел черту Эдя.
— Самое страшное, что я потеряла веру в людей. Ты даже не представляешь, как это ужасно: не верить людям и всех подозревать. Теперь все они кажутся мне опасными, темными, я их боюсь, почти всех… Ты даже представить не можешь, какие дикие, нездоровые мысли и желания бывают порой у самых милых с виду людей, — сказала Аня подавленно.
При упоминании о нездоровых мыслях Эдя почувствовал себя неуютно и решил сменить тему.
— Ты что, про всех все знаешь? И что ты, скажешь, положим, о нашем водиле? — спросил он недоверчиво.
Аня кивнула и надела очки.
— Тебя какое его прошлое интересует? Давнее? Недавнее? — спросила она грустно.
— Недавнее.
Аня взглянула на шофера.
— С чего начать? Конечно, с дурного?
— Почему с дурного?
— Потому что люди почему-то желают знать друг о друге только дурное… Позавчера он вез в машине двух женщин из ресторана и одна забыла сумочку. Он ее не вернул, хотя они и трезвонили на мобильник, оставшийся в сумке. Неделю назад отбил на парковке зеркало у белого «Вольво», поцарапал бок и быстро смылся… А два месяца назад бумажник вытряс у пьяного. Фамилия Самойлов. Вез его в Сокольники. Ну это еще так, мелочи! Бывает и хуже. Порой и пострашнее чего узнаешь. Одних убийц сколько по улицам ходит — толпы.
— Да, весело, — протянул Эдя и задумался.
Он молчал. Молчала и девушка. Теплыми волнами по их лицам скользили огни проспектов. Теперь они, кажется, ехали по набережной. Эдя точно не был уверен: не вглядывался. Некоторое время спустя машина свернула куда-то и неожиданно остановилась.
— Приехали! — сказала Аня.
Она вышла, Эдя — за ней. Водитель высунул голову из окна, ожидая, пока с ним расплатятся.
— Кто платить будет? — поинтересовался Эдя.
— У меня нет денег, — виновато шепнула девушка.
Хаврон присвистнул.
— Может, кольцо ему отдать?
— Обойдется, — решительно сказал Эдя.
Он наклонился к водиле и милицейским голосом сказал:
— Деньги возьмете у гражданина Самойлова, которого везли в Сокольники. Он просил прислать сдачу почтовым переводом, — сказал он.
— Чта-а-о? — растерялся водитель.
— А то. Бумажники у пьяных таскать не надо!
— Слушай, дорогой, какой бумажник?!
— И сумочки забытые надо пассажиркам возвращать! И когда зеркальца у «Вольво» отбиваешь, останавливаться! Что, забыл про «Вольво»? Госномер У 685 АЕ.А теперь предъявите, пожалуйста, документики! — сурово сказал ему Эдя.
Номер он сочинил с ходу. Едва ли, торопясь уехать, бомбила успел его заметить. И вообще Эдя стрелял в пустоту, наугад. Девушке он до конца не верил. Вдруг это все полный бред, и бомбила выскочит сейчас с монтировкой. Эдя даже приготовил ногу, чтобы ударить по дверце сразу, как она начнет открываться. Но вместо этого водитель что-то сердито промычал и трусливо принялся выкручивать руль у стоящей на месте машины.
Эдя едва успел отскочить, пропуская рванувшуюся «шестерку».
Аня уже стояла у подъезда. Набирала код. Эдя почувствовал, что она сейчас уйдет, причем уйдет даже не обернувшись, и вдруг, подчиняясь не знаю уж чему — досаде, порыву, капризу, — быстро обнял ее за плечи и поцеловал. Девушка не отстранилась, но и не ответила.
— Зачем? — спросила она.
Эдя озадачился. Это была первая девушка, которая после поцелуя задавала ему вопрос «зачем?». Особенно если сама наверняка знала ответ.
— На спрос. А кто спросит — тому в нос, — сказал Эдя.
Он часто повторял эту расхожую детскую фразочку, когда у него заканчивались аргументы. И, как ни странно, срабатывало.
Глава 7
МАГОЛОДИЯ ДЛЯ СЧАСТЛИВОЙ НЕУДАЧНИЦЫ
Каждый склонен видеть в мире свое отражение. Уставшему человеку все кажутся уставшими. Больному — больными. Проигравшему — проигравшими.
Рано утром в дверях замаячила пришибленная пластилиновая физиономия Тухломона.
— Ах-ах-ах, Дафочка! Как твое здоровьице? — спросил он гнусящим голосом существа, у которого болят все зубы.
— С чего вдруг такая забота? — спросила Даф, подозревая подвох.
Тухломон ужом завертелся перед ее кроватью. Зацепил стул, на котором лежала флейта, уронил его, заохал, закрутился. Упавшую флейту, однако, поднять не рискнул, хотя и склонился над ней, шевеля клейкими пальчиками.
— Спасибо, что напомнил. А теперь пошел отсюда, — сказала Даф. Она уже усвоила, что с комиссионерами можно не церемониться.
От «спасибо» Тухломона передернуло, точно сквозь него пропустили ток. Однако он справился и продолжал рассуждать:
— Странное существо человечишка! И бандитов он боится, и начальства, и гепатита какого-нибудь паршивенького, и инфаркта, и соседей, и за имущество свое трясется. Ползет по жизни как таракан, опасливо озирается, никому и ничему не доверяет. Хочется ему все сделать правильно, нигде не споткнуться, на уголовщину не нарваться, начальство обмануть, от болячек и от тюрьмы извернуться — и
