— Прямо так сразу не могу. Не имею права...
— Долго отрабатывал? — продолжал Мефодий на смешливо.
— Что? — напрягся Эссиорх.
— Этот елейный голосок?
— Отвянь! — огрызнулся Эссиорх, однако огрызнулся без большой уверенности. — Это все ужасный лопухоидный мир. Он подрывает мои нравственные устои. Я уже боюсь смотреть по сторонам и смотрю только на звезды. Находиться здесь — наказание для истинного стража света.
Очнувшийся Мамай встал на четвереньки, встряхнулся, как собака, и стал выправлять свою пластилиновую голову. Придав ей приблизительно верную форму, хан-комиссионер поднял саблю и заковылял к Мефодию и Эссиорху. На стража света он смотрел с опаской — должно быть, догадался, кто перед ним.
— Где Улита? — хрипло спросил Мамай.
Мефодий кивнул на микроавтобус. Хан оглянулся, присмотрелся и кинулся туда.
— Сюда! — услышал Мефодий его крик.
Подхватив с асфальта свой меч, Буслаев ринулся к микроавтобусу. За ними поспешил Эссиорх.
Водительская дверь была распахнута настежь. Улита сидела рядом на асфальте, обхватив голову руками. Когда Мефодий подбежал, она подняла на него страдальческие глаза. Лицо у Улиты было опрокинутым. Глаза погасли. Кто-то точно выпил из них весь блеск.
— Что с тобой? — крикнул Мефодий.
— Не знаю. Я ничего не поняла, — едва шевеля губами, сказала ведьма.
— Как не поняла?
— Я дернула дверцу и... тут кто-то сидел. Кто-то невидимый, но с отчетливым контуром ауры... Я хотела сделать выпад рапирой — прямо в центр ауры, но тут меня ослепило. Я не могла даже шевельнуться. Мысли — и те остановились. Все внутри замерзло. Я все видела, но ничего не понимала... По-моему, он сделал что-то с моим дархом.
Вслепую скользнув по одежде, рука Улиты сомкнулась на серебристой сосульке.
— Вот видишь: твой дарх на месте! Он не срезал его, — успокаивающе сказал Мефодий.
— Да... Не срезал. Он поддел его чем-то железным и что-то с ним сделал. А потом он просто исчез. Я думаю, телепортировал... И что я теперь скажу Арею? Не приятная какая-то история.
— Идиотская, — морщась, согласился Мефодий.
Ему было больно даже вздохнуть. Ребра ныли, а на лицо, он чувствовал, совсем не стоило смотреть в зеркало. Хорошо еще, зубы были целы. Во всяком случае, новых сколов и незнакомых шельфовых впадин пока не обнаруживалось. И это уже был позитивный момент.
— Надо хоть узнать, кому сказать спасибо за наше счастливое детство. Короче, я ща буду искать стрелочника. Кто не спрятался — я не виновата! — задумчиво произнесла Улита.
Не без усилия поднявшись, она приблизилась к одному из громил, которого нокаутировал Эссиорх. Тот начал уже приходить в себя и даже пытался принять вертикальное положение. Пощекотав его рапирой, ведьма нежно спросила:
— Скажи-ка, дядя, ведь недаром?.. Чего вы битами-то размахались? У нас что сегодня: день хирурга, праздник перелома?..
Верзила что-то замычал.
— Будешь врать — голову отгрызу! — ласково, но на полном серьезе предупредила Улита и чуть приоткрыла рот. — Ну, девушка вся в нетерпении!
— Мы... нам заплатили, — с суеверным ужасом глядя ей в поблескивающий рот, произнес верзила.
— Кто? Неужто Сбербанк?
— Мы его не знаем... Какой-то мужик. Подошел к нам... Мы должны были напасть на вас, чтобы отвлечь, а остальное, он сказал, сделает сам, — торопливо пролепетал парень.
— Что сделает? С кем сделает? С моим дархом, не так ли? — уточнила Улита и медленно, без усилия, оторвала парня от земли. Глаза у ведьмы стали вдруг пустыми и очень нехорошими.
— Н-не знаю, — сказал верзила и вдруг, обмякнув в руках у Улиты, горько заплакал.
Его губы дрожали, и сквозь них, сквозь сумятицу и скулящий мат пробились вдруг слова: «мама» и «господи». И эти простые слова спасли его. Улита, зашипев, отпустила его и отошла. Жесткие ведьминские черты ее лица стали смягчаться, принимая человеческое выражение.
— Г-господи... г-господи... п-простите... да чтоб я... — бессвязно бормотал парень.
— Возрыдай, несчастный! Подумай о своем эйдосе, подумай, сколь низко ты пал, поддавшись страстям! — воспользовавшись случаем, встрял Эссиорх, обнимая парня за плечи и вытирая ему слезы. Посмотрев на склонившегося над ним амбала, который недавно чуть не выбил из него душу, а теперь предлагал возрыдать, парень зарыдал еще громче, почти в полный голос.
— Эссиорх, притормози! Он обязательно возьмется за ум. Но сделает это чуть позже... А сейчас пусть скажет, откуда они вообще взялись. Кто они такие? — сказал Мефодий, замечая, что тот пузан, который прижимал его к асфальту, тоже начинает шевелиться.
Тем временем другой уже так горько рыдал, что внятного ответа дать не мог.
— Возможно, я смогу помочь! — скромно заявил Эссиорх. — Эти несчастные — могильщики с одного большого кладбища, которые живут тем, что цинично вымогают непомерную мзду за то, что является их долгом. Кроме того, вечерами они порой грабят одиноких прохожих. Нападают в подъездах и на темных улицах... Любому стражу даже с начальным уровнем подготовки найти или вычислить таких людей не составляет труда. А теперь, друзья мои, поехали отсюда, а сих мужей оставим здесь с их страстями.
— И что, мы их просто так отпустим? Даже не пнем пару раз на память? — мстительно спросил Мефодий, ощупывая распухающую переносицу.
— Злобненький ты, одначе... Разумеется, нет, — заверил его Эссиорх. — Я уверен, их стражи- хранители проведут с ними воспитательную работу и постараются наставить на путь спасения. Однако, боюсь, в данном случае это будет непростой задачей.
Эссиорх деловито огляделся и поманил к себе Мамая.
— Друг мой, осмелюсь ли я попросить тебя об огромном одолжении?
Мамай осторожно приблизился. Он, как всякий нормальный комиссионер, побаивался того, в ком ощущал стража света.
— Отгони их самодвижующуюся повозку, дабы мы могли проехать, но, прошу тебя, сдержись и не сотвори того, что я со скорбью читаю в твоих мыслях, — приказал Эссиорх.
Мамай ухмыльнулся. Он сел за руль японского микроавтобуса, завел его, вывернул руль, разогнался и... направив автобус в фонарный столб, соскочил на ходу.
«Сдержись, сдержись, а если я не могу сдержаться?» — пробормотал он, возвращаясь к своему помятому «Роллсу», в котором уже сидели Эссиорх, Мефодий и Улита.
Улита, вполне оправившаяся и даже со слегка порозовевшими щеками, уже вовсю приставала к Эссиорху. Влюбчивая ведьма давно с любопытством окидывала восхищенным взглядом его широченные плечи, кожанку и хромированный ремень.
— Чей это такой стражик-хранитель? Симпатиш-шный мущ-щина! А героический какой: всех кидал раскидал, всех бросал разбросал, всех швырял расшвырял! — мурлыкала она. — Ап-п-п-псолютно мой тип!
— Не богохульствуй, ведьма, и отодвинься от меня! — с негодованием потребовал Эссиорх. — Ты пахнешь духами, коими обрызгивают свои тела лишь кокетливые, безнравственные женщины, и потому ты для меня аки труп гниющий, аки пес смердящий.
Улита совершенно не обиделась.
— Ну ты и ляпнешь тоже! Прямо-таки пес смердящий? Дядя Кензо был бы польщен такой характеристикой своей новой цитрусовой коллекции. Может, тебе понюхать получше? Прижми-ка нос к моей ямочке за ухом, вот тут! Ну же, смелей! Я же сугубо в научных целях!
— Отстань, не трогай меня! Убери свою ладонь! — закричал Эссиорх, с ужасом стряхивая руку ведьмы.
— Ишь ты, какой святоша! — фыркнула Улита, убирая руку. — А откуда ты тогда знаешь, какие духи
