Таня Гроттер и колодец Посейдона

я тогда Ургом… Но это все равно ничего не значит!» — подумала Таня и ощутила к Ваньке, который был сейчас где-то внизу, в Тибидохсе, удвоенную нежность.

— Ты отлично летаешь. Я в тебе не ошибся, — поощрительно сказал Бейбарсов и этой снисходительной интонацией мигом все испортил.

— Да? Я за тебя рада, — вспыхнув, сердито сказала Таня.

Она терпеть не могла мужские похвалы свысока. Почему бы Бейбарсову просто не сказать: 'Ты меня сделала, Танька! Еще немного, и я бы вывалился из ступы, пытаясь повторить за тобой перевертон!' Он ведь, правда, едва из нее не вывалился. Попробуй удержись в деревянном стакане, который еще и переворачивается кверху дном!

— Обиделась? Я ведь не хотел ничего такого… — спохватился Бейбарсов.

Таня провела ладонью по полировке контрабаса, влажной от ночного тумана. В темноте она задела струну. Четкий одинокий звук был проглочен ветром.

— Я обиделась? Ничуть. Самое глупое, что может делать человек, это обижать и обижаться, — сказала она.

— Возможно. Я во многом еще не разобрался из того, что происходит во внешнем мире, — проговорил Глеб, подлетая совсем близко, чтобы не приходилось кричать. — Несколько лет — ну после того, как старуха выкрала нас, — мне было одиноко. А потом я привык.

— Ты же был там не один! Там же еще две девчонки были. Или вы не разговаривали? — поинтересовалась Таня с внезапным любопытством.

— Разговаривали, но только последний год, когда мало-помалу разобрались с магией старухи. А до этого ведьма использовала чары. Мы слышали лишь ее голос и совсем не слышали друг друга. Приходилось общаться знаками. Мы даже по губам научились читать. Совсем без общения было не выжить. Тогда же я начал рисовать. Когда рисуешь — не так одиноко.

— И как там было? Тесная маленькая избушка в чаще? — просила Таня.

— Я не сказал бы, что маленькая. Но и не изба. Землянка, не бросающаяся снаружи в глаза. Она уходила вглубь как раз настолько, насколько на кладбищах зарывают гробы.

— Зачем?

— Энергетический пласт некромага. Чем ближе к поверхности, тем он слабее. С магией вуду попроще, хотя для классической вуду желательны палящее солнце, воск, смола и высохшие останки. Еще лучше тела, которые нашли в пустыне, — сказал Бейбарсов. Он говорил равнодушно, как человек, который давно перестал чему-либо удивляться.

Незаметно оба перешли на Пилотус камикадзис. Контрабас и ступа медленно летели рядом, почти соприкасаясь. Прямо над ними — рукой можно было дотянуться, хотя темнота и скрадывала расстояние, — мерцала магическая завеса ГраальГардарики. Ее слабое свечение рассеивало темноту. Луна сквозь Гардарику была видна, как сквозь зеленое бутылочное стекло. Зато Тибидохс внизу почти пропал. Лишь угадывались темные очертания башен и нечеткая, но определимая линия побережья.

— Расскажешь, как там все было? — спросила Таня.

— А стоит ли? У каждого свои истории. Убежден, тебе тоже есть о чем вспомнить, — уклончиво отвечал Бейбарсов.

— Расскажи! — повторила Таня. Ей отчего-то важно было знать

— Как хочешь… Меня старуха перенесла туда первым. Аббатикову недели через две, и Ленку Свеколт через месяц. Там были еще и другие, человек пять, мальчишки и девчонки, но они не выжили. Я их почти не запомнил. Тот год для меня прошел как в тумане. Только первый миг врезался… Темная сырая комната. На столе коптит лампа. Тускло, слабо. Но кое-что все же видно. Кости, воск, иглы, какой-то веник с человеческим глазом… Внутренности. И еще что-то неопределимое, страшное шевелится по углам и под землей. Старуха вышла и захлопнула дверь… И все эти шорохи, утробные звуки, хохот сразу стали сильнее. То в одном углу, то в другом, то прямо подо мной. Я стоял у лампы, почти прижался к ней. Казалось, шагну в темноту — и все, конец, растерзают… И туту слышу тихий такой звук — точно когти царапают по дереву, — и ко мне из темноты, прямо на свет, выходит мертвый, почти облезший кот и начинает тереться о ногу… Я закричал и потерял сознание. А потом старуха вернулась и вылепила меня из воска. Очень быстро и точно. Сделав это, она вымазала фигурку кровью их моего пальца и в тесной клетке подвесила ее к потолку. И сказала, что теперь воск — это я и если я попытаюсь бежать, то сразу умру.

— И ты ей поверил?

— Ей нельзя было не поверить. Я не мог даже приблизиться к клетке. Клетка начинала нагреваться, а фигурка плавиться. Однажды, когда старуха куда-то улетела, я решил бежать. Обвязался мокрыми тряпками и кинулся к клетке. Мне почти удалось дотянуться до нее, но я от боли потерял сознание. Все руки были в ожогах, тряпки на теле дымились. Больше я не пытался. В тот день я поклялся себе, что буду учиться некромагии и вуду, узнаю все, что знает старуха, и убью ее. Милое такое детское желание. Оно так и не осуществилось. Когда старуха умерла, мы даже плакали, особенно девчонки.

— А девчонкам было тяжело?

— Еще бы. Особенно Жанне поначалу. Она дома у себя с плюшевым медведем спала. А тут упырь приходит ночью искать свою отрубленную руку, а рука заползла под одеяло и пытается согреться у тебя на груди. И ногти у нее отшелушиваются, как половинки речных ракушек…

Бейбарсов быстро взглянул на позеленевшее лицо Тани и усмехнулся.

— Тему пора менять. Это сугубо дневной разговор, и вести его надо в полдень при ярком солнечном свете. А теперь у меня идея. Давай удерем на эту ночку с Буяня и смотаемся на Лысую Гору.

— Зачем?

Глеб откинул со лба волосы.

— Перекусим где-нибудь. А еще мне хотелось бы порисовать. Говорят, там есть живописные улочки.

— Ага… Крайне живописные. Если оборотни не разорвут холст, а мертвяки не подгрызут ножки мольберта, — сказала Таня.

— Не подгрызут, — небрежно уронил Бейбарсов, и Таня вновь ощутила исходившую от него силу.

Такого и томный вампир обойдет стороной, и рыхлый мертвяк, булькая, заберется в гроб прежде, чем наступит рассвет.

— Летим? — нетерпеливо повторил Бейбарсов.

Таня еще прикидывала, соображая, успеют ли они вернуться к рассвету, как вдруг что-то изменилось. Оба — и она, и Глеб — испытали мгновенно интуитивную тревогу, знакомую всем магам и даже части лопухоидов. Они замолчали и тревожно стали озираться.

— Это там, стой стороны ГраальГардарики! — негромко сказал Бейбарсов.

Защитный купол стал наливаться снаружи плотным розовым светом. Казалось, некая сила давит извне, стремясь проникнуть внутрь. Некоторое время розовое свечение становилось насыщенней, приобретая зловеще-пурпурный оттенок. Вскоре на него невозможно было смотреть — только сквозь прищуренные веки. Таня ощущала холод магического огня. И еще одна странность — новое пламя, охватившее извне защиту Тибидохса, ОСЛЕПЛЯЛО, но НЕ ОСВЕЩАЛО. Силуэт Бейбарсова, смычок в Таниной руке и ее собственные колени, обхватившие контрабас, оставались такими же темными и нечеткими.

— Полет на Лысую Гору отменяется. Пожалуй, нам лучше вернуться. Сейчас, — твердо сказал Бейбарсов.

— Не волнуйся! Гардарика не пропустит ничего лишнего! Это невозможно! — уверенно произнесла Таня, вспоминая утверждения Поклепа и Сарданапала, но в этот миг… нет, это был не треск, и не всполох. Это было нечто, для чего ни древний язык магов, ни куда менее совершенный язык лопухоидов не отыскал пока названия.

Розовое сияние упруго толкнуло их ослепляющей ладонью. Семь защитных радуг Тибидохса попытались отсечь вторжение, но все, что они смогла, это подхватить Таню и Бейбарсова, и, не