Сарданапал.
Усы буянили. Академик ощущал их нетерпеливую дрожь. Борода вела себя более уравновешенно. Хотя и она была не прочь удавкой обвить ревизору шею. Зербаган стал медленно раздуваться как большая жаба.
— Что вы хотите этим сказать? — процедил он сквозь зубы.
—
Он избегал смотреть на своего собеседника и вместо этого с необычайным вниманием разглядывал столешницу. Тот, кто знал Сарданапала давно и общался с ним часто, сразу догадался бы, что академик едва сдерживается и что тихому его голосу нельзя доверять. Однако Зербаган либо не относился к прозорливым людям, либо слишком спешил закрепить за собой победу.
— Из отчетной книги… вот из этой самой… нигде не следует, что яйца протухли. Где отчет комиссии? Где заключение маглатории? А-а? Я требую или немедленно предъявить мне эти протухшие яйца или признать, что…
— Я выбираю первое… — мягко прервал его Сарданапал.
Зеленая искра из его перстня скользнула по столу почти отвесно. В следующий миг первое страусиное яйцо тюкнуло Зербагана по лбу и раскололось. Еще одно зацепило его голову рядом с ухом. По кабинету академика распространился отвратительный запах зловония. А яйца все продолжали сыпаться. И ни одно не пролетело мимо цели. Когда маг опомнился и выставил магическую защиту, особого смысла в этом уже не было, потому что град и без того прекратился. Для мага уровня Сарданапала ничего не стоит вызвать из небытия сорок пять тухлых яиц.
Зербаган вскочил, уронив стул. Его лицо изменилось до неузнаваемости. На серовато-смуглой коже вспыхнул румянец, похожий на раздавленные вишни. Руку с перстнем он вскинул почти на уровень лба Сарданапала.
Академик быстро встал. Готовый отразить атаку, он согнул левую руку в локте, набросив на нее плащ. По его кольцу скользили зеленые искры. Борода и усы академика воинственно растрепались. Кончики усов прыгали, как кнут дрессировщика.
Их взгляды встретились. Глаза ночного хищника и спокойные, уверенные, полные благородства глаза единорога. Лишь краткое мгновение Зербаган сумел удержать взгляд Сарданапала, и этого мгновения было обоим достаточно, чтобы понять, кто выйдет из схватки победителем.
Рука Зербагана затряслась. Справившись с собой, он опустил руку и, взглянув на перстень, где на месте камня была сосущая дыра, прошипел:
— Всему свое время! Пока ты сильнее, Сарданапал, но лишь пока… Скоро ты за все заплатишь! И ты и твой жалкий Тибидохс!
Он схватил со стола отложенные расходные книги и, повернувшись, быстро вышел из кабинета.
— Разве сегодня уже двадцать второе? — озабоченно спросила у Ягуна Таня.
Они сидели на первом ряду, почти перед защитным куполом и наблюдали, как тренируется младшая команда Тибидохса. Команда была уже сыгранная, неплохая, но, как казалось Тане, а взгляд у нее был верный, не блестящая.
Одна только Маша Феклищева играла с вдохновением. Чучело ее крокодила мелькало то на одном, то на другом конце поля. Маленькая и решительная Маша едва заметна была на его широкой спине. Сыновья Гоярына — а сегодня на поле их было двое — следили за чучелом с ревнивым чувством, втайне подозревая в нем дракона-конкурента. Другие члены команды играли ровно, выкладывались, технически правильно повторяли фигуры, которые прутиком чертил на песке Соловей, однако чего-то главного им все же не доставало. Возможно, искры таланта? Не потому ли Соловей О.Разбойник, сидевший на тренерской скамье, так похож был на взъерошенного, недовольного ворона?
«Нет, прав Соловей… бабаев мы бы не разбили… да и магфордцев тоже», — не без грусти подумала Таня.
Хотя, если задуматься, то кто знает? Команда Магфорда сейчас не в лучшей форме. Многие игроки сменились. Другие, как Пуппер, просто не могут выйти на поле. Говорят, самая добрая тетя застраховала Гурика на такую колоссальную сумму, что даже во время тренировок толпа страховых агентов носится по полю, готовая подхватить Гурика, если он нечаянно свалился с метлы. По слухам, агенты мешают даже свиданиям Гурика с Джейн Петушкофф. Они бродят рядом, покашливают, трясут копиями страхового полиса и вежливо напоминают, что при поцелуе от одного человека другому передается до миллиарда микробов и они ни за что не отвечают.
— Погоди, если сегодня двадцать второе, то наши прилетают уже завтра? — удивленно спросила Таня.
Последние дни выдались такими загруженными, что она совсем выбилась из календаря.
— Ясный перец, — откликнулся Ягун.
Внезапно он вскочил и принялся размахивать руками, привлекая внимание Кати Лотковой, которая, стоя в проходе, как будто кого-то искала.
— Кать, мы здесь!
Лоткова бодрым, но странно разболтанным шагом приблизилась к ним почти вплотную и, вдруг повернувшись, продемонстрировала в спине дюжину столовых ножей. Затем рассмеялась знаменитым идиотическим смехом поручика Ржевского и растаяла, прежде чем кто-то успел крикнуть «
Ягун сплюнул.
— Вот паразит Ржевский! Одурачил меня!
— А меня нет… У Катьки походка не такая. И по колено под землю она тоже не проваливается, — сказала Таня.
— Правда, что ли? А я думал, она потому так идет, что ей не нравится, что я с тобой сижу, — пробормотал Ягун.
— Что? Разве Лотковой не нравится, что мы с тобой встречаемся? — удивилась Таня.
Вопрос озадачил Ягуна.
— Шут ее знает… Да нет, наверное, нравится. Она же знает, что мы друзья. С другой стороны, у женщины на неделе семьсот пятниц, пятьсот понедельников, двести четвергов и вообще никто не знает, с какой ноги она завтра встанет. Женщина как вариация человека физически задумана неплохо, симпатичненько так, но вот психически выполнена очень неаккуратно, — сказал он.
— Что-то я не пойму, чего ты на Лоткову бочку катишь? Она же у тебя сплошное спокойствие, — удивилась Таня.
— Она-то да. Зато я сплошное беспокойствие. Такого слова нет? Так будет.
Таня почти не слушала Ягуна. Проносящиеся на пылесосах игроки, блеск драконьей чешуи, слова Ягуна — всё сливалось. На поверхность же сознания выплывала единственная — внятная и короткая мысль: «Ванька прилетает завтра! А у меня из головы это совсем вывалилось!»
— Сегодня! — вдруг сказал Ягун и, спохватившись, что нечаянно подзеркалил, застыл с невинным видом. Однако Таня не была уверена, произнесла она это вслух или про себя.
— Как сегодня? — не поняла она.
— Так. Ванька уже в дороге. Через час-другой будет здесь, — сказал Ягун.
— Откуда ты знаешь?
— Он пару дней назад прислал мне письмо. С дурацким таким купидоном. Вообрази, на этом остолопе были красные спортивные трусы и зачем-то шапка-ушанка. Летом-то! Хотя я сразу просек, что ушанку он носит, чтобы набивать ее печеньем. Килограмма два туда точно влезет. Вот жук навозный, а?
Однако Таню волновала не ушанка купидона. Ей было все равно, хоть каска с рогами.
— Ванька написал тебе? Не мне?
— А что тут такого? Это уже стало преступлением написать другу короткое письмо, что, мол, прилетаю? — удивился Ягун.
— Да нет, — сказала Таня. — Никакого преступления. Хоть сто купидонов и пусть у них будут хоть
