новый глава. Академик Сарданапал не устраивает нас в этой роли. Этот глупый непредсказуемый маразматик ради крупицы власти истолчет в порошок и съест с супом кости родной матери!
— Чьи кости? Вы сегодня самокритичны, Зербаган! — отрезала Медузия.
— Я лишь передаю суть письма. Так вот, уважаемая: радуйтесь! Бессмертник готов поддержать вашу кандидатуру на роль нового главы Тибидохса. Вы получите остров и школу, если поможете нам обуздать Сарданапала! — сипло сказал Зербаган.
Свеча в руке Медузии дрогнула. Тени от пышных волос доцента Горгоновой грозно зашевелились на колоннах. Зербаган быстро наклонился вперед.
— Вы потрясены? — быстро спросил он.
— Благодарю. Я на седьмом небе от счастья. Принесите, будьте любезны, лестницу, чтобы я могла спуститься… — сухо сказала Медузия.
— Думайте, что лучше: школа на Буяне без Сарданапала (но с вами, Меди!) или школа с Сарданапалом, но в глухой тундре, где, кроме комаров и нежити, нет ничего. Мы можем на вас рассчитывать? Или — или. Третьего не дано, Медузия! Решайтесь. Повторяю, данное предложение серьезно и исходит не от меня лично…
Медузия молчала. Казалось, над лестницей повисла тень огромных весов. А затем — телепат Ягун почти уверен был, что увидел это — одна чаша качнулась и медленно опустилась.
— Я согласна, — произнесла Медузия тихо и грустно.
Как не похож был ее голос на тот словесный бич, которым она только что хлестала ревизора! Выражение немигающих совиных глаз не изменилось. Лишь голос Зербагана стал властным. Казалось, вся сила от Медузии перешла к нему.
— Я знал, что вы согласитесь. Логика должна быть выше чувств. Возьмите это!
Откинув край плаща, Зербаган сунул руку в небольшой кожаный мешок, висевший на поясе. Ягун увидел, как он сунул что-то в ладонь Медузии.
— Что это? Яд? — морщась, спросила доцент Горгонова.
— Ну что вы? Всего лишь кубик льда. Лед сговорчивости, вполне безвредный. Подбросьте его Сарданапалу в чай, в кофе, куда угодно. Он не имеет вкуса и запаха. Выпив его, Сарданапал примет любое наше предложение.
— Чтобы подбросить жалкий кусок льда, вам нужен посредник? Я думала, вы опаснее, Зербаган, — сказала Медузия, задумчиво вращая кубик в пальцах.
— Разумеется, мог бы. Однако у Сарданапала как у всех бессмертных сильна охранная магия. Вы — другое дело. Он знает вас так давно, что примет от вас любой напиток, заставив замолчать интуицию… К тому же действие такого кубика временное. Через пять-шесть часов академик очнется и придет в ярость. Он совсем не такой смирный, каким порой кажется. В войнах с нежитью он показал, на что способен.
— Именно. Сарданапал разорвет нового директора Тибидохса на сотню маленьких бонапартиков. Не правда ли, Зербаган? — лукаво поинтересовалась Медузия.
Ревизор усмехнулся. Глеб Бейбарсов, как любитель некромагии, наверняка заинтересовался бы этой усмешкой. Дрогнувший жабий рот при рыбьих неподвижных глазах.
— Правда. Кроме одного исключения: если к тому времени в кресле директора Тибидохса не будете сидеть вы, Медузия, — сказал он.
— Полагаете, меня он в порошок не сотрет? Насколько я понимаю, Сарданапал самый сильный маг из ныне живущих, — сказала Медузия с легким вызовом.
Зербаган оглянулся на карлика. Бобес виновато хихикнул, пожал плечами и втянул голову в плечи.
— Пока… Пока самый сильный… — просипел ревизор едва слышно.
— Что пока, Зербаган? Разве мы уже прощаемся? — спросила Медузия.
Зербаган тускло взглянул на нее.
— Я покидаю Тибидохс через два дня… Нужно, чтобы все было закончено не позднее указанного срока. Вам все ясно? И не вздумайте обмануть меня, Медузия! Поверьте, вам будет совсем не смешно.
Показывая, что разговор окончен, ревизор властно кивнул Меди и стал спускаться. Проводив его взглядом, доцент Горгонова поправила пальцем фитилек свечи.
— Да, Зербаган! Давно хотела вас спросить. Ваш перстень без камня… — начала она негромко и будто про между прочим.
Зербаган на мгновение застыл. Нога, которой он собирался сделать шаг, повисла в пустоте.
— Мне вдруг пришло в голову… Там ведь был не камень, не правда ли? — продолжала Медузия.
И, хотя Зербаган, не отвечая, продолжал быстро спускаться, Ягун готов был поклясться, что плечи его судорожно дрогнули.
Выждав для верности пару минут, играющий комментатор покинул убежище за ногой атланта. То, что он услышал, потрясло его. «И что мне теперь делать? Рассказать бабусе? Предупредить Сарданапала?» — колебался он. Колебался потому, что мысль о предательстве Медузии упорно не желала приживаться у него в сознании. Разве может такое быть, чтобы Медузия согласилась пожертвовать Сарданапалом? Нелепо. И Ягун усилием воли отогнал подозрение. Когда подозреваешь — унижаешь прежде всего себя.
«Посоветуюсь с Танькой. А потом решу, как быть дальше», — подумал Ягун, начиная спускаться по лестнице.
Однако прежде, чем Ягун встретился с Таней, у него состоялась еще одна встреча, довольно забавная по сути, хотя и едва не закончившаяся для играющего комментатора печально.
Ягун пересек Зал Двух Стихий, где полыхали жар-птицы и выстукивал копытами дробь конек- горбунок. Здесь, у начала лестницы, ведущей на Жилой Этаж, он увидел маленького, взъерошенного первокурсника. Ягун смутно вспомнил, что встречал его и раньше, но не помнил имени.
Кажется, это за ним месяца два назад летал в вороньем гнезде Поклеп и, кривясь, как от зубной боли, привез его в Тибидохс, маленького и нелепого. Большая, как у галчонка голова, узкие плечи и тонкие ноги с огромными, точно от другого человека приставленным ступнями. Как же его все-таки звали? Кажется, что-то на «К»… Кирилл? Костя?..
Первокурсник сидел на нижней ступеньке и едва слышно плакал, вытирая нос рукавом свитера. Внук Ягге был тертый калач. В свои не такие уж большие годы он слышал и пение сирен, и проклятия малазийских ведьм, и брачный крик циклопов, и даже тот гортанный, ни на что не похожий рев, с которым Безглазый Ужас, разбегаясь, разносил себе голову о камни. Однако это было нечто особенное. Плач мальчугана леденил душу. Уже спустя мгновение Ягуну почудилось, что мозг у него стал стеклянным и вытекает через уши.
В смертельном ужасе играющий комментатор закричал. Вскинув кольцо, он попытался выставить блок, однако у него не оказалось сил, чтобы произнести заклинание. Мир треснул. Апатия навалилась на Ягуна могильной плитой. Он был выпит и опустошен. «Я молочный пакет… пустой молочный пакет», — вяло и безразлично подумал Ягун. Леденящий плач и тоска заполнили его существо до краев.
Уже опускаясь на пол, играющий комментатор увидел, как первокурсник удивленно поднял голову и посмотрел на него. Его глаза показались Ягуну огромными как тарелки.
Когда минуту спустя внук Ягге вновь открыл глаза, он понял, что лежит на спине у ступеней, а под голову ему подложена свернутая куртка. Над ним склонился глазастый бледный мальчик. На щеках у него видны следы слез.
— Как тебя зовут, кошмарное создание? — спросил Ягун.
— Меня?.. Коля Кирьянов, — смущаясь, ответил мальчик.
— Кирьянов… хм… а ну да… Это ты меня чуть не грохнул, Коля Кирьянов?
— Я плакал. Я не думал, что рядом кто-то есть… Когда я вас увидел, я перестал плакать, — сказал мальчик виновато.
«Вас… А, ну да! Я же должен казаться ему дядькой!» — подумал Ягун. Он попытался привстать, однако, прикинув по ощущениям, рассудил, что лучше пока полежать.
— Плакал — это еще полбеды. Хорошо, что ты не смеялся, — сказал он.
