вечно. Поклялись и забыли о клятве. А после окончания Тибидохса его призвали в магмию и послали куда- то в Тартарарынск стоять боевым дозором. Она осталась в магспирантуре и влюбилась в молодого преподавателя. Да и он не промах. В Тартаранынске стоял-стоял боевым дозором, да и достоялся — увлекся местной ведьмочкой… А еще через год юноша и девушка случайно встретились, поняли, что они совсем чужие и даже говорить им не о чем. И вот, когда они на прощанье случайно коснулись рук друг друга, вдруг что-то загрохотало, двенадцать молний ударили в одну точку и их души оказались в камнях Башни Привидений… Даже Сарданапал бессилен. Такая вот штука! — сказал Ягун.
— Это жестоко, — заметила Таня, почему-то невольно вспоминая Бейбарсова.
— Магическая клятва есть магическая клятва. Никто их за язык не тянул ее давать. Семь раз промолчи — один раз крякни, — резонно ответил играющий комментатор.
— Все равно грустно как-то.
— Грустно-негрустно — это уже из оперы про белого барашка, которого волк не спросясь съел. Жизнь есть жизнь. И лично я, Ягуний Птоломей Селевкид Первый, не с силах ничего изменить, — торжественно заявил играющий комментатор.
Ванька хмыкнул. У него были основания сомневаться, что Ягуна действительно так зовут. Хотя, с другой стороны, потомственные маги способны на многое.
— А почему нам раньше никто не говорил об этих замурованных эйдосах[3]? — с подозрением спросил Ванька.
— Маленькие были. И потом сам знаешь нашу публику. Все бы стали бегать туда по ночам, слушать камни, охать-ахать… Бабуся уверена, что нашлось бы немало ослов и ослиц, которые, желая испытать силу собственной любви, дали бы такую же клятву и через пару сотен лет Башня Привидений была бы нашпигована эйдосами под завязку… Ну так что, идем? — нетерпеливо предложил Ягун.
Ванька был не против, хотя в его мыслях играющий комментатор прочитал, что с куда б
«Ну уж нетушки! Без меня это место все равно не найдете!» — подумал Ягун.
Сумка Ваньки подпрыгнула у него на бедре. Из узкой горловины повалил едкий дым.
— Ну вот, опять Тангро бушует! Ладно, пошли в Башню! Может, хоть там он успокоится! — сказал Валялкин.
— Весь народ слетелся? Что вы на стене делали? — спросила Таня по дороге. Она хотела отвлечься и забыть историю о замурованных эйдосах.
Ягун хмыкнул.
— Развлекались. Склепова показывала, как летать на бутылке с шампанским. Круто получается. Реактивная струя — лечу куда смотрю, падаю куда придется. Бейбарсов с Бульоновым подушками дрались. Клоппик Горьянова в ров сбросил. Ров не пострадал, — сообщил он.
Четверть часа спустя они уже бродили в извилистых переходах Башни Привидений, где навстречу им порой проплывали нечетких очертаний облака. Не то люди, не то тени, не то заблудившиеся воспоминания. Нередко в узких коридорах с ними было не разминуться и приходилось проходить их насквозь. Неприятное ощущение — точно входишь с холода на душную кухню, где висит чад и пригорело постное масло. Это были привидения, не обладавшие достаточной внутренней силой и утратившие сущность.
— Ягун! И где эти твои души? — то и дело спрашивал Ванька.
— Откуда я знаю? Бабуся очень туманно описала мне место, — сердито отвечал Ягун.
Башня Привидений никогда не считалась в Тибидохсе местом приятным. Ее извилистые коридоры, сырые проплешины площадок и жуткие завывающие фигуры, отрывавшиеся от покрытых белой плесенью стен, навевали тоску даже на привычного человека.
Покидать Башню, обладавшую особым удерживающим полем, могли только призраки вполне сложившиеся, с определенной сущностью — такие как Недолеченная Дама, поручик Ржевский, Безглазый Ужас или оркестр привидений. Остальные призраки — с распадавшейся сущностью, со слабым осознанием границ своего «я» или полоумные — никогда не покидали стен магической башни, которая в равной мере защищала как их самих от внешнего мира, так и внешний мир от них.
Вздумай кто-либо составить карту Башни Привидений (а в Тибидохсе никого почему-то не тянуло заниматься такими скучными вещами), стало бы ясно, что внутри Башня похожа на улитку, спиральный панцирь которой пересекают с десяток сходящихся галерей. Чем ближе к центру, тем сильнее магия камней и тем более опасные призраки скитаются по мрачным проходам между стенами.
Мало-помалу Ягун, Таня и Ванька забрели в центральную часть башни. Здесь было мрачно и тихо. Лучи света из перстней выхватывали мокрые стены, на которых плесень выводила зловещие руны. От спертого воздуха, казалось, можно было ожидать неподвижности, однако он накатывал волнами. Казалось, на них дышит смрадом невидимое чудовище, притаившееся за срезом тьмы.
Призраки становились все настойчивее. Если во внешней части башни они избегали встреч и нередко уплывали в одну из боковых галерей, то здесь они навязчиво летели рядом и словно пытались заглянуть в душу своими пустыми, несчастными, пытающимися вспомнить глазами.
Поначалу Тане было их жаль, но вскоре она поняла, что ее элементарно вампирят, выпивая ее жалость с той нечистоплотной жадностью, с которой склонные к выпивке люди вцепляются в стакан. Еще один виток коридора, и вампирящие призраки отхлынули. Магия здесь, в самом сердце Башни, была слишком сильна даже для этих беззастенчивых созданий.
Тане казалось, что они движутся в густом магическом киселе. Перстень Феофила Гроттера безостановочно ворчал, окутываясь зеленым защитным сиянием. Перстни Ваньки и Ягуна тоже регулярно вспыхивали, стряхивая чужое магическое поле, пытавшееся растворить их сущность.
Ягун шел и вглядывался в камни, словно спрашивая у каждого: ты или не ты. Он доверял своему чутью телепата и ждал отклика.
— Слушай, Ягун! Мне тут совсем не нравится, — нервно сказала Таня.
— И правильно! Здесь нравится только тем, у кого не все дома. Мне, например, — одобрил Ягун.
Внезапно из дальней стены, по которой скользнул луч его перстня, на них ринулись два безумных призрака. Один, раскосый, с громадной как чан головой, размахивал окровавленным ножом. Другой — тонкий, жуткий, голый, бежал с леденящим криком и страшное лицо его было точно вывернуто наизнанку.
Рассеять их удалось лишь магией из всех трех перстней, причем тот тонкий, кричащий, исчез только после пятой искры.
— Пять искр! У меня фантазию заклинивает, когда я думаю, что было бы, сунься я сюда в одиночку! Пять искр меньше чем за десять секунд ни одно кольцо не выпустит… А если и выпустит, то палец изжарится… — задумчиво произнес внук Ягге.
— Слушай, Ягун, а кто заточен в центральной части башни? Что-то я не слышала раньше ни о чаноголовом, ни о том, с вывернутым лицом, — сказала Таня.
— Они и сами о себе не слышали… Здесь, в центре Башни, все так мутно, что лучше и не вникать, — отмахнулся Ягун.
— Ну а если все-таки вникнуть?
— Если вникнуть, тогда примерно так. Призраки, которые шастают по всему Буяну и всех веселят, это, как правило, призраки безобидные. Ну как наш Недолеченный… ха-ха… Поручик и его Дама. Их самовлюбленность — идеальный кокон, который защищает их от загробного мира. Такой кокон не может пробить даже смерть. Она уносит их тела, души же остаются и даже особо не меняют своих привычек. Помнишь легенду о старом архивариусе, который ужасно долго перекладывал в архиве карточки и даже выполнял кое-какие поручения, пока, полюбопытствовав, почему он никак не уйдет на пенсию, кто-то не порылся в бумагах и не обнаружил, что его вообще-то похоронили лет триста назад?
— Помнишь. Ну а эти, из центральной части Башни? Они-то чего не угомонятся? — спросила Таня.
Ягун помрачнел.
