напускная важность — именно собственное достоинство! — кивнув на Ритку, шепнул Ванька.
— Ты уверен, что это собственное достоинство? Может, самодостаточность? — спросила Таня.
Она сама, признаться, нередко задумывалась, в чем секрет Ритки.
— По-моему, это одно и то же. Тебе безразлично, какое впечатление ты производишь на других. Но безразлично потому, что ты уважаешь себя. Если бы ты просто махнул на себя рукой, тут было бы другое, — заметил Ванька.
Порой Таня поражалась меткости его суждений. «Нет, все-таки Ванька умнее Глеба. Бейбарсов — это форма, голая совершенная форма. Отточенный клинок. Но что внутри у клинка? Такая же сталь», — подумала Таня.
Внезапно она спохватилась, что сравнивает их, чего делать ни в коем случае нельзя. Путь это опасный и заведомо тупиковый. Заранее понятно, что каждый чем-то превосходит другого и в чем-то уступает. Даже думать об этом вредно. Неизвестно до чего додумаешься.
В порядке компенсации Таня немного подумала о Пуппере. Какой он все-таки замечательный, хороший человек! Пишет ей письма, посылает цветы.
«Надо любить и принимать человека таким, какой он есть, во всем его трогательном несовершенстве. Должно быть, в этом и есть секрет счастья», — подумала Таня.
От этих мыслей ее отвлекло появление Склеповой, которая шла, разумеется с Гу… Вот она — опасность слишком трафаретных мыслей и слишком очевидных связей! Склепова шла с Зербаганом. За ними с видом жертвы криминальной трепанации черепа тащился карлик Бобес с пупырчатым носом. На его кислом лице было написано, что жизнь не удалась.
Зато Гробыня отрывалась по полной. Весьма приблизительно представляя себе, кто такой Зербаган (о нем она слышала только, что это какая-то шишка), Склеппи жизнерадостно заклевывала его вопросами.
— Вам случалось бывать на Лысой горе?
Зербаган настороженно уставился на нее, а карлик тот вообще остановился и от ужаса втянул бугристую голову в плечи. Маг оглянулся на него. Карлик закивал.
— Случалось, — осторожно ответил Зербаган.
— Часто?
— По роду службы: да.
— Службы? — мило удивилась Гробыня. — А я думала: служат собачки, а мужчины работают.
От такой наглости Зербаган передернулся. За его спиной кто-то хихикнул. Маг быстро оглянулся на карлика, который ковырял пол загнутым носком ботинка, словно давил жука. Встречаться взглядом с хозяином он избегал. Зербаган сжал посох.
— Девушка! У вас что, дел нет? — спросил он с раздражением.
— Да какие у нас дела? Мама родила и на том спасибо! — отвечала Гробыня и, улыбнувшись Зербагану, отошла от него.
Быстро разобравшись цепким взглядом, кто уже прибыл, Склепова стала подходить ко всем по очереди. Одному она желала «Приятного супа!», другому — «Доброго матраса!», третьему — «Чудесных аппетитов!», четвертому «Чтоб трусы не жали!»
Бейбарсову она долго трясла руку и словно по ошибке назвала его Горизябликовым. Стоявшую рядом с ним Лизон Гробыня демонстративно не заметила. Той это не понравилось.
— Да, кстати… на случай, если ты не слышала! Сегодня Глеб сделал мне предложение! — громко похвасталась она.
— Предложение? Мозгов и желудка? — наивно спросила Гробыня.
— Нет, руки и сердца!
— А остальные органы кому? Ишь ты какой хитрый! — удивилась Склепова и кокетливо погрозила Бейбарсову пальцем.
— Почему хитрый? — не поняла Лизон.
— Как почему? У мужчины разве рука и сердце — главные органы? Я-то, дура, думала, что мозги и желудок. Мой Гуня, пока не сожрет что-нибудь, вечно мне мозги полощет.
Лизон пошла красными, свекольного оттенка пятнами.
— Ну знаешь Склепова! Для тебя нет ничего святого… Тебе бы все опошлить… — задохнулась она.
— Погоди! Ты как сказала: опОшлить или опошлИть? — заинтересовалась Склепова. В ней пробудилась телевизионная страсть к правильным ударениям.
— Отстань, а? Я к тебе как к подруге обратилась, про предложение рассказала, а ты… ты… — жалобно сказала Зализина. Губы у нее запрыгали.
Склеповой стало жаль ее.
— Да ладно тебе, Лизон, не дуйся! Кто же от нашего женского брата слова слушает? От нашенского женского брата слушают подтекст.
— Подтекст? — спросила Зализина подозрительно.
— Ну да. Это ж я тебе завидую! А я вот, видно, от Гуни никогда не дождусь предложения… Так и скончаюсь незамужем с девятью детьми на руках, — сказала Гробыня.
— Ты что, хочешь замуж? — не поверила своим ушам Зализина.
— Разумеется, Лизон. Все девушки хотят замуж. И тем больше хотят, чем реже в этом сознаются. Это игра с фиксированным началом и без фиксированного конца.
Гробыня заметила, что Бейбарсов почти ее не слушает. Взгляд его нет-нет, а перемещался чуть правее ее плеча. Обернувшись, Склепова заметила там Таню, а чуть в стороне — Зербагана. Кто же из них интересовал Глеба? Склепова подумала, что уж точно не Зербаган.
На ревущем пылесосе в Зал Двух Стихий влетел играющий комментатор, каким-то образом сумевший обойти запреты на полеты внутри Тибидохса.
— Преподов пока нет? Поклепа нет? Ну и класс! — крикнул он, не замечая Зербагана.
Ревизор подал знак Бобесу, и тот быстро отметил этот вопиющий факт в отчете. Затем маг несильно стукнул посохом по мозаичным плитам. В тот же миг в пылесосе Ягуна что-то взорвалось, и играющий комментатор оказался на полу.
— Ну вот я до вас и снизошел! Спустился, так сказать, к народу! — сказал Ягун, обнимая шланг своей машины.
Сам пылесос откатился невесть куда, и теперь уныло подпрыгивал на полу, точно икающая черепаха.
— … и не понимаю, почему народ меня не поднимает! — созерцая потолок, продолжал Ягун.
Таня подошла к Ягуну и нетерпеливо дернула его за рукав.
— Опа! Чем поднимать так невежливо — лучше я сам встану! — сказал играющий комментатор и, качнувшись назад и сразу вперед, ловко поднялся, не коснувшись пола руками.
— Зербаган здесь! — шепнул ему Ванька.
— Знаю! Думаешь, я не догадался, кто помог мне слезть с пылесоса?.. Тпру! Не смотри на него! — предупредил Ягун.
— Почему? — не понял Ванька.
— У тебя все на лице написано. С таким лицом, как у тебя, в разведчики не берут. Вообрази: ты шпион, тебя послали стащить важные документы, а ты засыпался еще на вокзале, принявшись плевать в портрет Гитлера. Учитесь властвовать собой, вьюноша!
— Я ты умеешь собой владеть? Ты выбалтываешь триста слов в минуту! — возмутился Ванька.
— Родной, я болтаю, но не пробалтываюсь! Когда-нибудь ты поймешь разницу! — назидательно сказал внук Ягге.
— Ягун, ты не забыл, что должен делать? — напомнила Таня.
Ягун моргнул, выбирая этот немой способ, чтобы сказать ей «да» и раздвинул рубашку, показывая Тане зудильник, висевший на цепи у него на шее. Они стояли шагах в пяти от Зербагана, скрытые от него широкой спиной Гуни.
— Всё? Готов? — нетерпеливо спросила Таня.
— Не совсем. Дай мне стакан! — глядя в сторону, сказал Ягун.
