руки. Они были невинны и любили друг друга. Он вспомнил запах ее духов, ее обворожительный смех. Влюбленные открывали для себя Рим, как Колумб когда-то открывал Америку. Они считали город своей собственностью. Здесь они впервые отдались друг другу. Вглядываясь в ночь, Торн подумал, будут ли они вообще когда-нибудь заниматься любовью…
— Госпиталь Женераль, — сказал водитель такси и резко затормозил.
Дженнингс проснулся. Торн выглянул в окно.
— Это не то, — сказал Торн.
— Si. Госпиталь Женераль.
— Нет, тот был старый. Кирпичный. Я же помню.
— У вас правильный адрес? — спросил Дженнингс.
— Госпиталь Женераль, — повторил шофер.
— E differente [это другое место (итал.) ], — настаивал на своем Торн.
— Fuoco [пожар (итал.) ]. — ответил шофер. — Tre anni piu o meno [примерно три года назад (итал.) ].
— Что он говорит? — спросил Дженнингс.
— Пожар, — ответил Торн. — «Фуоко» значит «пожар».
— Si, — добавил водитель. — Tre anni.
— Что там насчет пожара? — спросил Дженнингс.
— Очевидно, старый госпиталь сгорел. А теперь его перестроили.
— Tre anni piu o meno. Multo morte.
Торн посмотрел на Дженнингса.
— Три года назад. Многие умерли.
Они заплатили таксисту и попросили его подождать. Тот начал отказываться, но, разглядев, сколько ему дали, охотно согласился. На ломаном итальянском Торн объяснил ему, что они хотели бы пользоваться его услугами, пока не уедут из Рима.
В госпитале их ждало разочарование. Было поздно, начальство отсутствовало. Дженнингс решил разыскать хоть кого-нибудь, а Торн в это время встретил монашку, говорящую по-английски, которая подтвердила, что пожар три года назад разрушил госпиталь до основания.
— Но он же не мог уничтожить все, — настаивал Торн. — Записи… Они должны были сохраниться…
— Меня в то время здесь не было, — объяснила она на ломаном английском. — Но люди говорят, что огонь спалил все.
— Но, возможно, какие-то бумаги хранились в другом месте?
— Я не знаю.
Торн был в отчаянии, а монашка пожала плечами, показав, что ей больше нечего сообщить.
— Послушайте, — сказал Торн. — Для меня это очень важно. Я здесь усыновил ребенка, и мне нужны сведения о его рождении.
— Здесь не было усыновлений.
— ОДНО здесь было. То есть это было не совсем усыновление…
— Вы ошибаетесь. У нас все усыновления проходят в Агентстве по делам освобождения от ответственности и оказания помощи.
— У вас сохранились записи о рождении? Вы храните документы о детях, которые здесь рождаются?
— Да, конечно.
— Может быть, если я назову число…
— Бесполезно, — прервал его Дженнингс. Он подошел к Торну, и тот увидел на его лице выражение крайнего разочарования.
— Пожар начался именно в зале документации. В подвале, где лежали все бумаги. Потом огонь распространился вверх по лестнице, и третий этаж превратился в ад.
— Третий этаж?..
— Родильное отделение, — кивнул Дженнингс. — Остался один пепел.
Торн поник и прислонился к стене.
— Извините меня… — сказала монашка.
— Подождите, — попросил ее Торн. — А служащие? Наверняка ведь КТО-ТО выжил.
— Да. Немногие.
— Здесь был один высокий мужчина. Священник. Настоящий великан.
— Его звали Спиллетто?
— Да, — возбужденно ответил Торн. — Спиллетто.
— Он был здесь главным.
— Да, главным. Он…
— Он выжил.
В сердце Торна вспыхнула надежда.
— Он здесь?
— Нет.
— А где же?
— В монастыре в Субьяко. Многих пострадавших отправили туда. Многие умерли там, но он выжил. Я помню, говорили, что это просто чудо, ведь во время пожара он был на третьем этаже.
— Субьяко? — переспросил Дженнингс.
Монашка кивнула.
— Монастырь Сан-Бенедетто.
Кинувшись к машине, они сразу же начали рыться в картах. Городок Субьяко находился на южной границе Италии, и чтобы попасть туда, пришлось бы ехать на машине всю ночь. Таксисту нарисовали маршрут на карте красным карандашом, чтобы он мог спокойно ехать, пока они будут спать.
Монастырь Сан-Бенедетто был наполовину разрушен, но огромная крепость сохранила свою мощь и величие. Она веками стояла здесь, на юге Италии, и выдержала не одну осаду. Во время второй мировой войны немцы, занявшие монастырь под штаб, казнили в нем всех монахов. В 1946 году сами итальянцы обстреляли его из минометов, как бы в отместку за зло, происходившее в его стенах.
Несмотря на все испытания, Сан-Бенедетто оставался священным местом, величественно возвышаясь на холме, и эхо молитв в течение веков пропитало его стены.
Маленькое, забрызганное грязью такси подъехало к стенам монастыря. Шоферу пришлось расталкивать уснувших пассажиров.
— Сеньоры?
Торн зашевелился. Дженнингс опустил стекло и вдохнул утренний воздух, озираясь по сторонам.
— Сан-Бенедетто, — пробурчал усталый шофер.
Торн протер глаза и увидел величественный силуэт монастыря на фоне красноватого утреннего неба.
— Посмотри-ка туда… — прошептал Дженнингс в благоговейном страхе.
— Нельзя ли подъехать поближе? — спросил Торн.
Шофер отрицательно мотнул головой.
Предложив ему выспаться, Торн и Дженнингс побрели дальше пешком и скоро оказались по пояс в траве, вымочившей их до нитки. Идти стало трудно, одежда не соответствовала такой прогулке: она постоянно липла к телу, пока они пробивались вперед через поле. Тяжело дыша, Дженнингс на секунду остановился, взял камеру и отснял полпленки кадров.
— Невероятно, — прошептал он. — Невероятно, черт возьми.
Торн нетерпеливо оглянулся, и Дженнингс поспешно догнал его. Они пошли вместе, прислушиваясь к собственному дыханию и к далеким звукам пения, как стон, доносящимся изнутри монастыря.
— Как много здесь грусти, — сказал Дженнингс, когда они подошли ко входу.
Звук внушал трепет, монотонное пение исходило, казалось, от самих стен, в каменных коридорах и
