– За что я тебя люблю, Ванька, так это за полный отрыв от нашей убогой действительности и умение воспарить душой в небеса. Учитесь, господа.
Последние слова предназначались, видимо, актерам, которые отреагировали на них судорожными вздохами.
– Поехали к Серапиону, Валера. Я хочу, чтобы ты проникся атмосферой истинного язычества и стряхнул с себя оковы вселенского скепсиса. Ты же художник, Пинчук, творец, неужели тебе не хочется пообщаться с богами?
– Слушай, Ираклий, у меня же репетиция. Я в поиске, а ты, вместо того, чтобы помочь, отрываешь меня от дела. Никуда я не поеду, и не проси.
– В таком случае, я тебя арестую. Действуйте, товарищи.
Миша и Вася ждать себя не заставили и тут же предъявили скептически взирающему на мир режиссеру служебные удостоверения. Удивление Пинчука было столь велико, что на минуту он даже потерял дар речи. Ситуация действительно выглядела фантасмагорической. Заслуженного деятеля искусств не арестовывали, правда, а всего лишь задерживали, как пояснил корректный Василий, и ни где-нибудь, а в храме Мельпомены. Было от чего впасть в прострацию не только Пинчуку, но и актерам.
– Но за что? – потрясенно спросил режиссер.
– За противоестественную связь с олимпийскими богами, – солидно пояснил Михаил. – Пройдемте, гражданин.
Потрясение трупы было столь велико, а наши действия столь стремительны, что никто из демократически настроенной общественности не успел выразить не только протест, но даже порицание. Только на выходе неожиданно для себя мы попали под объектив телекамеры, и какой-то одетый в кожу молодой человек метнулся к нам с микрофоном.
– Что происходит?
– Конец света, – важно прокомментировал Ираклий Морава, влезая в салон машины вслед за вконец сбитым с толку режиссером.
Ловко воспользовавшись растерянностью журналистов, мы быстро скрылись с места преступления. Пинчук молчал еще минут пять, после чего разразился пышной тирадой в адрес представителей специальных служб, дойдя в своих обличениях аж до тридцать седьмого года. Василий, сидевший за рулем, на провокацию интеллигента не поддался и хранил гордое молчание. Пауза, выдержанная компетентным товарищем, произвела на искушенного в системе Станиславского режиссера очень большое впечатление. Оставив в покое капитана он обрушил свой гнев на собрата по искусству, которого обозвал сексотом, Иудой и змеей, неосторожно пригретой на груди благодетеля. Ираклий не хуже Василия понимал значение мхатовской паузы в общении с агрессивно настроенным собеседником, а потому в ответ на все выдвинутые против него обвинения не произнес ни слова. Это царившее в автомобиле зловещее молчание подействовало на режиссера отрезвляюще, он, наконец, пришел в себя и попытался мыслить логически.
– Это что, розыгрыш?
– Не совсем, – снизошел до объяснений Ираклий Морава, – этим товарищам поручено меня охранять во время специального правительственного задания.
Пинчук засмеялся. Смех, правда, был натужным и неестественным. Будучи даровитым режиссером, Пинчук оказался никудышным актером, в чем и упрекнул его сидевший рядом Ключевский.
– Так это ты, Марк! – опознал соседа Пинчук, до сих пор игнорировавший нас с Ключевским в силу пережитого потрясения. – А вас, простите, как зовут?
Вопрос был обращен ко мне, и я, как человек воспитанный, не замедлил с ответом:
– Вадим Чарнота.
– Вы тоже из этих? – кивнул Пинчук на Василия.
– Нет, я по другому ведомству.
– Он бог Велес, – отозвался с переднего сидения Ираклий.
– Не морочь мне голову, ренегат! – огрызнулся в сторону драматурга режиссер.
– Вадим, – взмолился Ираклий, – покажи этому Фоме Неверующему пару магических фокусов, иначе он не успокоится.
Я не верил, что магия сработает в пропитанном скепсисом и атеизмом городе, а потому без раздумий произнес свое самое страшное заклятие «Мкрткртрчак». Увы, я ошибся в расчетах: заклятие сработало, да еще как. Во-первых, сверкнула молния и грянул такой гром, что потрясенный Василий не удержал руль и врезался на полном ходу в бампер идущего впереди роскошного «Мерседеса», во-вторых, мы с Марком мгновенно метаморфизировали до естественного для нас, но непривычного неискушенному глазу состояния. Обнаружив себя сидящим между двух волосатых чудовищ, даровитый режиссер Пинчук издал громкий вопль и потерял сознание. Но на этом наши неприятности не закончились, ибо обиженный нами «мерс» был под завязку набит крутыми ребятами, горевшими праведным гневом. Наше с Марком появление из салона проштрафившегося автомобиля не только разрядило скандальную ситуацию, но и рассосало возникшую было на дороге пробку. Мне даже не пришлось прибегать к своему знаменитому «крибли-крабли-бумс», поскольку наши оппоненты отказались от дискуссии раньше, чем я успел открыть рот, и ретировались с места происшествия со скоростью, вызывающей уважение. К сожалению, наши сильно увеличившиеся габариты мешали комфортному передвижению, и нам с Марком пришлось немного постоять на виду у теснившихся на тротуаре зевак, пока не произошла обратная метаморфоза.
– Инцидент исчерпан, – сказал ошеломленному Василию драматург. – Поехали.
– Я не могу! – истерично взвизгнул Пинчук. – Уберите от меня этих существ.
– Вот навязался псих на мою голову, – огорчился Морава. – Я тебя не узнаю, Валера, ты что, оборотней никогда раньше не видел?
– А ты видел? – огрызнулся Пинчук.
– Не только видел, но и отобразил в пьесе, которую ты собрался поставить. Я же тебе сразу сказал, Валера, – это реализм.
– Чтоб ты провалился, Ванька, со своим реализмом! – в сердцах воскликнул режиссер. – Я этого не переживу.
– Боже мой, с какими ретроградами приходится иметь дело. Прямо неловко перед компетентным товарищем.
– Но ведь можно же было предупредить, – слегка сбавил тон пристыженный Пинчук.
– Так я же тебе сказал, что ты сидишь рядом с богом Велесом. Сказал или не сказал? Так нет, тебе потребовались доказательства. Кретин! Из-за тебя мы чуть казенную машину не раздолбали.
– А этот, Ключевский?
– Перед тобою царевич Мрак сын Аталава, аристократ из Атлантиды. Мама у него была Белой Волчицей, оттого и недостатки во внешности.
– Хороши недостатки! – огрызнулся Пинчук.
– Ты на себя посмотри, – посоветовал Морава. – Тоже ведь не Аполлон Гиперборейский.
Минут пять режиссер Пинчук напряженно размышлял, видимо переваривал информацию, полученную от драматурга, но, наконец, его озарило:
– Так ты хочешь сказать, что этот Аполлон Поклюйского тоже настоящий?!
– Ну, слава Богу, дошло, – с облегчением вздохнул Василий. – И бывают же такие тупые люди.
– Но позвольте, – взвизгнул Пинчук, – это же черт знает что!
– Хватит витать в облаках постмодернизма, Валера, – посоветовал приятелю Морава. – Вернись на грешную землю.
– Это, по-твоему, грешная земля?! Это, по-твоему, реализм?! Я тебя умоляю, Ванька!
Возможно, Пинчук переживал бы и дальше по поводу своего неудачного возвращения из мира грез и иллюзий в мир сугубой реальности, но в этот момент мы подкатили к относительно скромному зданию, которое реалист Морава, тем не менее, назвал жилищем бога. Судя по всему, здесь был расположен офис Серапиона Поклюйского. У входа в офис собралась изрядная толпа поклонников покровителя муз. Преобладали здесь раскрашенные девицы в таких коротких юбках, что, появись они в столь срамном виде в благословенной Апландии, их бы тут же объявили еретичками и сожгли на костре. Девицы беспрестанно выкрикивали речевки, прославляющие Аполлона, чем чрезвычайно нервировали доблестных стражей порядка, кучкуюшихся поодаль.
Догнавший нас у входа в офис майор Михаил был вне себя от гнева. По его мнению мы нарушили все законы конспирации и предписания начальствующих особ, что безусловно еще обернется крупным скандалом в эфире с последующими отметками о неполном служебном соответствии курирующих нас лиц.
– Вас же телевидение снимало, – надрывался майор под сочувственные вздохи Бори Мащенко и Сенечки.
– Ну и что? – вскинул правую бровь Ираклий Морава. – Пиар никогда еще не вредил делу.
– Так, по-вашему, появление на улицах Москвы волосатых монстров – это пиар?
– А что здесь такого? – удивился драматург. – Режиссер Пинчук вез загримированных актеров на съемку и попал в аварию. Событие, конечно, неприятное, но не из ряда вон выходящее. Сомневаюсь, что его покажут в программе новостей.
Мы едва не заблудились в приличных размеров здании, но, к счастью, слегка оклемавшийся после пережитого потрясения режиссер Пинчук вывел таки нас к служебному кабинету величайшего из продюсеров современности Серапиона Павлиновича Поклюйского. На входе нас как водится тормознули. Величественная особа средних лет облаченная в элегантный деловой костюм предостерегающе подняла руку. Этот небрежный жест вряд ли остановил бы решительно настроенных людей, но дверь знаменитого продюсера стерегли еще и пять накаченных церберов. Конечно для апландских рыцарей, победителей василисков и драконов, какие-то там церберы не представляют серьезного препятствия, однако нам не хотелось начинать знакомство с Серапионом Павлиновичем с грандиозного скандала. Михаил с Василием уже собрались было предъявить секретарше служебные удостоверения, но тут в разговор вмешался режиссер Пинчук, назвавший элегантную даму «дорогушей». Неприступная на вид скала дрогнула и пошла трещинами. Правда, в святая святых были пропущены только социально близкие к боссу режиссер с драматургом, а всем остальным пришлось париться в предбаннике.
– Вы из подтанцовки? – спросила нас элегантная дама.
– Можно сказать и так, – не стал спорить Марк Ключевский.
– Тогда проходите. Серапион Павлинович вас ждет.
Первыми за порог кабинета гражданина Поклюйского шагнули Михаил с Василием, Боря с Сеней дышали им в затылки, а мы с Марком составляли арьергард. Кабинет генерала шоубизнеса был обставлен куда роскошнее кабинета генерала спецслужб. Сказывалась, видимо, разница в материальном положении. Тем не менее, стиль и здесь был сугубо деловым, вполне соответствующим внешнему виду хозяина, облаченного в смокинг с бабочкой строго черного цвета. Серапион Павлинович подозрительно глянул в нашу сторону и провел белоснежным платочком по обширной лысине. Недостаток волос на его голове компенсировался небольшой бородкой и усами. Чем-то этот деятель шоубизнеса напоминал Мефистофеля, каким его любят изображать на театральных подмостках. Разве что изящных рожек ему не хватало.
– Так ты говоришь, Ираклий, что эти два молодых человека смогут нам организовать гастроли в Атланте, – скептически глянул в сторону компетентных товарищей Поклюйский.
– Во-первых, ни эти, а те, – кивнул Морава головой в нашу с Марком сторону. – А во-вторых, не в Атланте, а в Атлантиде.
