молча, не попрощавшись.
Если предсказания не врут, будущим летом в Тарре начнется такое, в сравнении с чем Война Оленя покажется грибным дождичком. Но где же Ройгу? Я орами сидела у могилы Шандера, пытаясь услышать гривну, но та спала, а вести из Тарски становились все радужнее. Если так пойдет и дальше, Монтайа вот- вот падет и в начале осени армия вернется в Гелань. Я смотрела на Беату, старательно вышивавшую молодого белого волка, и просила судьбу помиловать Луи для этой девочки, из всех высших сил знающей только об одной, именуемой любовью. Когда мне придется уйти в неизвестность, растоптав свою непозволительную любовь, я буду думать о том, что делаю это для Беаты и таких, как она. Пусть живут, любят, вышивают плащи и ничего не знают…
АРЦИЯ. ЛАНДЕЙ
Смерть поступила нечестно, подло, мерзко, несправедливо. Мария закусила губу, стараясь думать о чем-то другом, но не получалось. Последние оры таяли, как льдинки в весенней воде. В горле першило, совсем чуть-чуть, но это было началом.
— А это еще зачем? — Хозе осторожно снял с ее лица слезы. — Блондинкам лучше не плакать. Некрасиво.
Мария жалко улыбнулась. Подумать только, совсем недавно она то же самое говорила Элеоноре. Эта несчастная дура будет жить и реветь еще лет сорок, а она умрет, и никому до этого не будет дела.
— Хозе, почему так? Я не хочу умирать.
— Никто не хочет, а кто хочет, тот безнадежный осел. И туда ему и дорога.
— У меня уже началось.
— Что у тебя началось? — поинтересовался наемник, впрочем, без особого волнения.
— Чума. В горле…
— А холеры у тебя нет случайно? Или конской оспы? Да, дорогая, девственность плохо влияет на разум, я это давно подозревал.
— Не утешай меня. Я все знаю…
— Проклятый! Да что ты знаешь? Нет тут никакой чумы. Нет, не было и быть не может.
— Как? — Марии показалось, что она ослышалась.
— Так! Север послал Тартю к Проклятому, того и гляди начнется восстание. Король и его молодчики боятся, что оно перекинется на Среднюю Арцию. Для них это и впрямь чума, но только для них. Вот они и понаставили кордонов. Никого никуда не пускают. Если Тартю здесь камня на камне не оставит, никто и не пикнет. Здешним все ясно, а вот в Арции народ и впрямь испугается. Здоровые слишком не хотят заболеть, чтобы жалеть тех, кого сожгут заживо.
— Ты, — Мария задохнулась от обуявшего ее гнева, — ты это знал еще вчера?!
— Разумеется, — подтвердил мириец, — чума всегда начинается на юге в больших городах и идет на север и никогда наоборот. Это выдумка, не спорю, удачная… Те, кто попались, это понимают, только куда против стражников попрешь, одна ты у нас, как из лесу вышла, всему веришь… Неужели ты думаешь, что стражники, будь тут и впрямь чума, ходили б с открытыми рожами и раздавали зуботычины? Да они бы всех из арбалетов на расстоянии клали! И трактирщик, как пить дать, в доле… Ладно, хватит! Нам и правда пора.
Но Марии в кои веки не было дела до политики. Никакой опасности нет и не было! Она зря мучилась, зря прощалась с жизнью. Она позволила этому насмешнику делать с собой все, что он захочет, думая, что обманывает смерть…
— Я тебя убью, — она попыталась вскочить, но Хозе с неожиданной силой прижал ее к постели.
— Прекрати дурить! Ты со мной не справишься.
— Ты знал, что мы не умрем. Знал!
— Ну и что? Сначала ты меня и слушать не хотела, а потом… Тебя точно надо было спасать. Не от чумы, а от твоей девственности. Хочешь остаться, оставайся. Нет, одевайся и пошли. Из этой дыры я тебя, так и быть, вытащу, ты была моей женщиной, я тебя не брошу.
— Не трогай меня!
— Милая, ночь кончается, если я тебя трону, нам придется остаться здесь до вечера, и только Проклятый знает, что за это время может случиться.
— Ты ответишь за свое преступление! — буркнула Мария, понимая, что несет чушь, но не останавливаясь. Соблазнение приравнивается к изнасилованию!
— Только малолеток, ноблесок и капустниц, — отмахнулся наемник, — а ты на них не похожа. И потом, ты пришла сама.
— Я думала, что завтра умру.
— Ты могла бы молиться.
Мария лихорадочно придумывала достойный ответ, но он не придумывался, а Хозе спокойно смотрел на звезды. Потом он ответит за все, но сначала и впрямь нужно бежать. Она стала лихорадочно одеваться, стараясь не смотреть на обманщика. Как он почувствовал, что она готова, женщина не поняла.
Мириец распахнул окно, выпрыгнул сам и протянул ей руку. Мария никогда не увлекалась мальчишескими забавами, да и платье мешало, но наемник ее вытащил. Она хотела отстраниться, но Хозе решительно сжал ее руку и потащил за собой, в его прикосновении не было ни следа ласки, точно так же он волок бы козу или корову. Они пробирались через палисадники, перелезали какие-то заборы, прыгали через канавы. Иногда спутник прижимал ее к дереву и заставлял замереть. Задыхаясь одновременно от злости, страха и досады, она слышала, как кто-то проходил, гремя железом. Один раз он бросил ее в канаве и исчез, но скоро вернулся, в тусклом предрассветном мареве ей показалось, что на рукаве Хозе кровь, но она промолчала. Это была последняя задержка, они вышли к ручейку, и мириец заставил ее идти по воде, что было даже приятно, потом они выбрались на берег в какой-то рощице, где у ее знакомца отыскался конь. Не какая-нибудь кляча, а атэвский скакун, достойный знатного рыцаря. Хозе ее подсадил и сам вскочил в седло. Она не удержалась и спросила, что это за лошадь.
— Алко, — бросил он, словно это что-то объясняло, и добавил: — Я его тут спрятал и пошел глянуть, что они затеяли. Ну, и стражников сосчитать на всякий случай. А потом увидел тебя и решил задержаться.
Мария не ответила. Уже совсем рассвело. Конь шел упругой иноходью вдоль берега речки. Несколько раз им попадались ручьи и ручейки, через которые жеребец перескакивал. Хозе был полностью поглощен лошадью и дорогой, обращая на спутницу не больше внимания, чем на дорожные вьюки. Солнце клонилось к вечеру, когда мириец остановил коня.
— Будь я проклят, если мы не выбрались.
— Где мы?
— Пинские холмы, направо — Мунт, налево — Север. Нам туда.
— Нам?
— Ты же хотела повидать мать.
— Я возвращаюсь в Мунт.
— Что ж, попутного ветра.
— Проводи меня. Тебе заплатят.
— И кто же?
