следует подделает почерк и подпись. Да и с содержанием могла выйти промашка. Они каким-то образом узнали один секрет Антуанетты, но их могло быть несколько.
— Похоже на правду, но если это все-таки он? Если Проклятый пошутил… или пошутила мать Ролана?
— Вы согласились бы променять законного королевского внука на бастарда?
— Не знаю… Но если он брат Туанон хотя бы по матери, его все равно нужно спасти.
— Альбер, — Базиль вздохнул, — вы очень умный человек, но, когда речь заходит о вашей супруге или о вашем заговоре, вы теряете голову, а это неправильно. Будь это настоящий Ролан, нас никогда не оставили бы наедине, за какого бы дурака и шута меня ни держали. Если бы его на самом деле травили, ему бы не удалось обвести тюремщиков вокруг пальца. Это не дурацкий роман из тех, что читал мой покойный племянник, а жизнь, причем поганая. Против вас готовится заговор, Альбер. Вас вынуждают на безумный шаг, чтобы потом казнить. Жоселин боится, хоть и ничего не знает.
К слову сказать, если Ролан жив и его и впрямь травят какой-то дрянью, им придется это прекратить и предъявить живого и здорового герцога. И ваше дело устроить все так, чтобы там оказались люди, видевшие Ролана хотя бы в детстве. Меня, надо полагать, туда больше не пустят.
— Простите меня, Базиль. Вы спасли всех нас.
— Пустяки, сударь. Может быть, теперь вы скажете, что творится в Оргонде?
— Лиарэ в осаде, но держится. Но Лиарэ — это еще не Оргонда.
— То есть?
— Мальвани и его армия не дают Жоселин стать в стране хозяйкой.
— Бедная Жоселин! Надо полагать, это ее очень огорчает, — сочувственно вздохнул Гризье. Альбер Вардо внимательно посмотрел на арцийца и расхохотался.
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ. POLLICE VERSOnote 40
Погляди — что за рыжие пятна в реке, —
Зло решило порядок в стране навести.
Рукоятки мечей холодеют в руке,
И отчаянье бьется, как птица, в виске,
И заходится сердце от ненависти!
Ненависть — пей, переполнена чаша!
Ненависть — требует выхода, ждет.
Но благородная ненависть наша
Рядом с любовью живет!
ТАЯНА. ГЕЛАНЬ
Если б Александра Тагэре попросили рассказать, как таянская армия вступала в Гелань, он бы вспомнил только солнце и улыбки. День и вправду выдался погожим, но к безоблачному высокому небу, золоту каштанов и багрянцу кленов прибавлялось ощущение полета, не покидавшего Последнего из Королей с тех пор, как он перешел Тахену. Судьба словно задалась целью отдать Александру долги, осыпая изгнанника тем, чего у него никогда не было и на что он не надеялся — не омраченной ложью любовью, уверенностью в своей правоте и надеждой на настоящую победу, после которой воцарятся счастье и мир. Умом Сандер понимал, что такого просто не может быть, что его, Ликэ, Луи, тех, кто сейчас скачет рядом, и тех, кто сражается в других краях, ждут страшные дни, но сердце пело, и ничего с этим поделать было нельзя, да он и не хотел.
Кони весело шли по алым кленовым листьям, девушки посылали всадникам воздушные поцелуи, мальчишки выпускали голубей, взмывавших в пронзительно синее небо. Так было в Мунте, Эльте, Гар- Рэнноке. Цветы, улыбки, взлетающие птицы есть и всегда будут знаками радости.
— Виват! — закричал конопатый парнишка лет двенадцати, подбросив в воздух белую птицу, и Сандер, сам не зная почему, махнул ему рукой и тоже крикнул: «Виват!» Улица взревела, счастливое мальчишеское лицо осталось позади.
— Он запомнит этот день на всю жизнь, — улыбнулся Ежи, чей дрыгант шел голова в голову с Саданом.
— Я тоже, — заверил Сандер.
— Рысьи когти, — засмеялся таянец, — и я! Мы все запомним. Это победа, Шани, победа! Мы сломали шею этой нечисти! Пятьсот лет шла война и закончилась. С Билланой — все, перезимуем — и в Арцию!
«С Билланой — все, перезимуем — и в Арцию», — про себя повторил Александр, это и впрямь так. Он вернется и не один, а с армией, и какой армией! Нет, он не забыл «волчат» и никогда не забудет, но Ежи, Стах, Ласло, Золтан, как же они ему дороги! Проклятый! Да он любит всех жителей Гелани до последнего человека. Сандер Тагэре, сам не ведая, что творит, завернул коня в толпу и, наклонившись, поцеловал в губы хорошенькую девушку, стоявшую то ли с братом, то ли с женихом. Ежи немедленно последовал его примеру, чмокнув аж двоих красоток, выходка вождей вызвала новый всплеск ликования, стоявшие на углу музыканты грянули какой-то лихой танец.
Ежи засмеялся и дернул повод, вновь занимая место во главе процессии, Садан, разумеется, от дрыганта принца не отстал. А от счастья, оказывается, тоже сходят с ума… Улица кончилась, впереди переливалась и кипела народом площадь Ратуши. У лестницы маялись в тяжелых, обшитых мехом одеждах пожилые, важные люди с массивными цепями на мощных плечах. Ежи подмигнул Александру, и тот первым соскочил с коня, таянец последовал за ним.
Сандер знал об этом обычае. Король Таяны не барин, не хозяин, а первый слуга своего народа, и сейчас самые уважаемые люди Гелани поблагодарят воинов за верную службу, а самые красивые девушки поднесут им вина. Красивый обычай и правильный. Когда он вернется в Мунт, он возьмет с собой лучшее, что есть в Отлученных землях, которым куда больше подходит имя «Верные» или «Выстоявшие».
Запели фанфары, зазвонили колокола, Сандер с Ежи в окружении выборных поднялись на ступеньки ратуши. Из речи геланцев Тагэре не запомнил ничего, хотя она, без сомнения, была замечательной. То, что он наговорил в ответ, им понравилось, хотя сам он не взялся бы повторить свои слова. Александр благодарил, обещал, клялся в любви и верности, пытаясь высказать то, что пело у него внутри. Кажется, это получилось, потому что горожане ответили восторженными криками, а может, дело было в том, что сегодня счастливы были все. Вышли две девушки, одна держала поднос с серебряными чашами, другая их подавала. Обе были прекрасны, но в Высоком Замке его ждала Ликия, которую он не видел с весны.
Стройная зеленоглазая шатенка с нежной улыбкой на розовых губах подала чашу. Тагэре всегда был равнодушен к вину, но это оказалось райским напитком. Красавицу следовало поцеловать, что он и сделал к явному ее удовольствию, напрочь забыв об изуродованном плече.
Вновь грянули трубы и литавры, они с Ежи сбежали с крыльца и вскочили в седла, подняв коней на дыбы. Это тоже был обычай, но, даже не будь его, Сандер бы вздыбил Садана просто от переполняющей
