— Чего же ты от меня хочешь?
— Какая разница? Неужели тебя не оставляет любопытство даже сейчас, за несколько минут до смерти?
— Вон как заговорил! Что-то, извини, не своим голосом.
— Раннее утро сделало мою речь напыщенной, Джонни. Извини.
Не из страха, не из желания выиграть время, но потому, что тепло жизни возвращалось к нему, и потому, что он не мог объяснить поведение Гаррисона, а давно уже привык находить причины всему и мог для этого даже притвориться слабым, Гримстер с наигранной искренностью сказал: — Сейчас я готов заключить с тобой сделку.
— Вальда?
Гримстер снова кивнул, не оборачиваясь. У крючка вода вдруг забурлила, потом успокоилась. Рыба подошла к наживке совсем близко. Он пустил мушку полукругом по течению, придержал и немного поиграл ею, надеясь или вернуть ту рыбу, или привлечь новую.
— Боюсь, ты опоздал, — произнес печально Гаррисон и добавил другим тоном: — Чуть не клюнуло. Вчера, когда я стоял тут, рыбы плескались дюжинами.
Гримстер подтянул леску и вновь закинул удочку. В последнюю секунду привычно дернул удилище на себя, чтобы леска не вытянулась до конца и мушка плавно, как живая, поплыла бы вниз по течению, а не противостояла напору воды.
— Значит, ты пришел меня убить?
— Помимо всего прочего, да.
Гримстер понял: большего от Гаррисона не дождешься. Но все-таки, как мало он ни сказал, кое за что уже можно ухватиться.
— Тогда не мешкай, — спокойно сказал Гримстер.
Он размышлял, хватит ли у Гаррисона мужества сделать это. Ведь они близки, как братья, а брат не может убить брата, не оправдав сначала свой грех, не объяснив его другому. Так и случилось.
— С удовольствием подожду, когда ты вытащишь эту рыбу, — отозвался Гаррисон. — Всему свое время.
Гримстер подметил, что леска вытягивается и мушка погружается. Не было ни резкого удара, ни сильного натяжения. Он опустил удилище, пытаясь ослабить леску, и заметил, что она не провисла — значит, там, на глубине трех-четырех футов, наживку легонько ухватил лосось. Джон вновь вытравил леску, чтобы течением мушку снесло прямо в пасть рыбине. Через несколько секунд он дернет удилище в сторону, и крючок, если еще не вошел, обязательно вонзится в ее плоть. Вероятно, и Гаррисон следит теперь за леской. В подтверждение его мыслей Гаррисон, которого Гримстер видел краем глаза где-то слева, сказал:
— Одна есть, Джонни. Подсекай, я подожду. Пусть она станет моим прощальным подарком. Я должен тебе гораздо больше, но могу позволить только это.
Твердо держа в руках удилище, Гримстер нарочно повел его наискось и сразу почувствовал, как упирается рыба. Выбрав лишнюю леску, он понял, что крючок сидит глубоко. На мгновение лосось замер.
Позади раздался голос Гаррисона:
— Вытаскивай его, Джонни. Это мой прощальный подарок. Судьба не может без театральных эффектов.
Лосось неожиданно рванулся вверх, леска ослабла в пальцах Гримстера, удилище распрямилось, но прогнулось вновь, когда он немного подтянул леску. Достигнув поверхности, рыба выпрыгнула из воды. На фоне мрачных затененных скал она показалась ослепительно серебристой. Рыбина боком шлепнулась в воду, подняв тучу брызг. Гримстер держал леску в натяжении, постоянно подматывая ее левой рукой, а сам пятился к берегу. Лосось выпрыгнул еще дважды и ушел на дно, устав от борьбы.
Перейдя на крошечную отмель у поросшего травой берега, Гримстер придержал рыбину. Потом пошел в воду, собираясь подхватить улов снизу, все время поддерживая леску в натяжении, чтобы лосось не ушел на перекат.
Гаррисон оказался выше по течению и немного позади. Леска теперь тянула лосося в сторону, отчего он переплыл стрежень и вновь пошел против течения. Гаррисон сказал:
— Приличный улов. Фунтов на пятнадцать. Не мешкай, Джонни, вытаскивай скорей. У меня мало времени.
На миг Гримстеру захотелось отпустить леску и дать рыбе выйти из воды, чтобы самому последовать за нею на перекат. Гаррисон сдержит обещание, преподнесет свой прощальный подарок. Гримстеру останется только войти в реку и добраться до дальнего берега. Удастся ему остаться в живых или нет — пятьдесят на пятьдесят. Между тем Гримстер шел вверх по течению, удочка сгибалась под тяжестью рыбы. Наконец он вновь выбрался на крошечную отмель.
Вдруг лосось развернулся и ринулся назад, получив свободу от ослабевшей на мгновение лески. Не успел Гримстер ее смотать, как рыбина рванулась поперек заводи. Избыток лески был выбран мгновенно, и она со свистом начала сматываться с катушки. Доплыв до дальних скал, лосось выпрыгнул очень высоко, поэтому Гримстер немного наклонил удилище, чтобы оно не сломалось. Через несколько секунд он понял, что рыба сдалась. Гримстер наматывал леску — лосось не сопротивлялся.
Стоя рядом, Гаррисон сказал:
— Наконец-то. Но не расслабляйся. Он хитрый малый.
Гримстер подтянул рыбу. Дважды она пыталась уйти, но Гримстер знал: если крючок выдержит, деваться ей некуда, и эта мысль согревала его. Он был жив, сознавал свое превосходство, жалел Гаррисона и колебался только в одном: убить его или отпустить. Ему не раз приходилось убивать, выполняя приказ, так что совесть его не замучит. Но теперь, когда тепло в душе требовало настоящего убийства, Гримстер понимал: придется подождать и посмотреть, распространяется ли храднокровно принятое вчера решение на Гаррисона, который уже убил бы его, если бы эта ленивая, скучающая рыбина не ухватилась за намокшего «Дасти Миллера».
В двенадцати футах от Гримстера лосось вышел из глубины и перевернулся от изнеможения. Гримстер шагнул в воду и поднял его, взмахнув удочкой. Лосось повис на леске в футе под водой — испещренная черными точками широкая спина, серебристые бока, мушка в зубастой пасти, крючок под челюстью. Гримстер вытянул рыбину на мель, она снова попыталась вырваться и чуть не выскочила на берег сама.
Сверху донесся голос Гаррисона:
— Отличная работа, Джонни. Что может быть лучше такого славного конца?
Зажав избыток лески в левой руке петлями, чтобы успеть опустить их, если рыба наберется сил и захочет уйти, Гримстер отступил на шаг и носком правого сапога вытолкнул лосося на песок. Ни сетки, ни подсеки у него не было, он схватил рыбу за хвост, поднял ее, изгибающуюся, и показал Гаррисону.
Тот стоял в ярде от Гримстера на невысоком берегу, за его спиной виднелась рыбачья хижина. Около нее находился сундук, на нем — бутылка из-под виски, сама хижина была сделана из старого вагона — всякая мелочь, касающаяся Гаррисона и окружавшей его обстановки, врезалась Гримстеру в память. Впервые за все утро он заговорил с ним по-настоящему, не обращая внимания на пистолет, нацеленный в лоб:
— Не угадал. Он весит не больше десяти фунтов. Недавно в реке, но морской слизи уже не видно. Помнишь твой первый улов и нашу драку?
Гаррисон кивнул и опустил правую руку на полдюйма вниз и немного в сторону, чтобы рыбина не помешала выстрелить, и Джон понял: его вот-вот убьют… но тут же уверился, что не умрет… не теперь… Тогда он резко распрямил согнутую в локте правую руку, бросил тяжеленную рыбину в Гаррисона, из левой руки тотчас выпустил и удочку, и леску.
Гаррисон выстрелил, когда лосось, казалось, завис, сверкая в воздухе. Гримстер ощутил сквознячок от пролетевшей у щеки пули — она, как потом выяснилось, прошила рыбину насквозь: вошла у спинного плавника, ударилась о позвоночник и отклонилась на полдюйма. Это и спасло Гримстера. Когда Гаррисон собрался выстрелить снова, лосось попал ему в грудь. Толстяк попятился и промахнулся.
Гримстер вспрыгнул на берег, выбил пистолет из руки падающего Гаррисона. Когда толстяк
