– Положим и олигархи не подкачали, – заметил вскольз Коля. – Но в одном ты прав: власть наша преданных и умных людей не ценит. А посему пусть впредь обходится без нас.
– А патриотизм, – напомнил вдохновившийся после третьей рюмки Балабанов. – За державу вам не обидно, интеллигенты? А потом, о перевороте сейчас и речи нет. Задача перед нами поставлена, в общем-то, плёвая: без сучка и задоринки ввести в Россию в состав цивилизованного человечества, не ударив в грязь лицом перед высоким гостем.
Каля хмыкнул, Портсигаров захохотал. На лицах обоих шоуменов скепсис был написан самыми яркими красками. Сам Балабанов весьма смутно представлял, что нам в цивилизованном мире делать. Но как раз мнение майора милиции никого из власть предержащих не интересовало, а приказы у нас обсуждать не принято, даже если от этих приказов за версту несёт абсурдом.
– Нет, если брать аспект не политический, а художественный, то в поставленной задаче есть рациональное зерно, – задумчиво проговорил Коля.
Фраза была слишком замысловатой для милицейского ума, а потому Балабанов шоумена не понял, о чём не постеснялся поведать вслух:
– Пыль надо в глаза пустить Жоре, – перевёл Гонолупенко речь Коли с языка интеллигентского на простонародный. – Причём так пустить, чтобы мир ахнул. Задачка, конечно, не для средних умов и не для средних талантов. Придётся Масальскому с Аристовым подсуетиться.
– Я тебя умоляю, – всплеснул руками Портсигаров. – Что твой Масальский может, кроме как пудрить мозги пенсионерам державной идеей. А самое большое, на что способен Эдик Аристов, так это показать, как Вова поит Жору пивом и рассказывает ему байки про осетров. Тут гений нужен! Тут нужна игра на грани мирового катаклизма.
– Ой, не надо, – засомневался Балабанов. – Привлекут ещё, чего доброго, за экстремизм.
Но Портсигарова уже понесло, возможно, от выпитой водки, а возможно его вдохновил масштаб поставленной задачи, а скорее то и другое вместе.
– Может быть, организуем нашествие инопланетян? – неуверенно предложил Коля. – И совместное его отразим?
– Портсигаров не повторяется, – гордо отмахнулся шоумен. – Глобальная демонстрация антиглобалистов, – робко подсказал Балабанов. – Я тебя умоляю, майор, не лезь со своими милицейскими экспромтами. Мы Россия как никак, а не зачуханная Европа, чтобы пугать Жору хулиганствующими молодчиками.
– Зато, какая была картинка, – запротестовал обиженный за мундир Балабанов. – Одних полицейских было десять тысяч. Весь мир с замиранием сердца следил – прорвутся или не прорвутся, набьют морду или не набьют.
– Может цыганский табор покажем в стиле а ля Михалков? – предложил Коля. – К нам приехал наш любимый, Георгий Георгиевич дорогой.
– А за цыганами выпустим дрессированных медведей во главе с министрами дел чрезвычайных и дел внутренних, – саркастически хмыкнул Портсигаров. – Вся Европа захлебнется от восторга на нас глядючи. Я тебя не узнаю, Коля. Идеи на уровне Киселидзе.
– Державную мощь надо явить, – солидно сказал Гонолупенко. – чтобы Жора не слишком возносился.
– Где ты её возьмёшь, эту мощь, – вздохнул Коля. – Боеголовок осталось – слёзы. – Трясти боеголовками – это моветон, достойный какой-нибудь Верхней Вольты, а не нашего демократизированного Отечества. Да и кого ныне боеголовкой напугаешь? А уж с Жорой на эту тему и вовсе шутить опасно. По слухам, он человек с весьма скромным чувством юмора.
Только после четвертой рюмки Балабанов оценил по настоящему масштаб поставленной перед ним задачи и из состояния экспрессивного передёл в состояние депрессивное. Уж если Портсигаров пасует, то что же, спрашивается, требовать от скромного майора Балабанова, для которого вся мировая политика – тёмный лес. Стыдно признаться, но Балабанов до сих пор не мог уяснить, чем народ цивилизованный отличается от народа нецивилизованного. Может водки пьют меньше? Или политическая элита на лапу меньше берёт? Ну чем, скажите, их слон и осёл цивилизованнее нашего медведя?
– Надо брать интеллектом, – подсказал Коля. – Гражданский форум провести. – А где мы столько граждан наберём? – усомнился Гонолупенко. – У нас же либо народные массы, либо тусовочники. Может этого Жору сначала того, а потом того. Первое того спишем на террористов, а второе – на наши доблестные службы, проявившие расторопность.
– Скандал будет международный, – поморщился Коля. – Принимающая сторона должна обеспечить безопасность. Первое «того» до такой степени дискредитирует наши спецслужбы, что вторым «того» их репутацию в мире уже не спасешь. – Террористы не годятся, – согласился с Колей Портсигаров. – А потом, было всё это и не один раз. Ни Жору, ни его электорат бородами не удивишь. Хороши союзники по антитеррористической коалиции, проспали вылазку в собственном доме. – Уж чья бы корова мычала, а их бы помолчала, – обиделся на отповедь Гонолупенко.
Балабанов уже пожалел, что купил столько водки. Судьбу Отечества надо обсуждать если и не совсем на трезвую голову, то, во всяком случае, вокруг одной бутылки, ибо бутылка вторая неизбежно рассеивает внимание и порождает массу ненужных фантазий там, где требуется холодный расчёт.
– Именно расчёт, – охотно подтвердил Портсигаров. – Без мистики нам не обойтись. – Опять запускаем в оперативную разработку Джульбарса? – насторожился Балабанов.
– Шаман пойдёт только для затравки, а дальше будет Апокалипсис – тотальное противостояние Добра и Зла.
– А устоим? – усомнился Балабанов. – С Аль Каидой не можем справиться всем цивилизованным человечеством, а тут шутка сказать, вся Сатанинская рать.
– Ой, темнота, – покачал головой Портсигаров. – Глубинка. Что нужно для крепкого и нерушимого союза двух не шибко расположенных друг к другу стран?
– Общий враг, – быстро подсказал Гонолупенко. – Вот! – возликовал от чужой понятливости Портсигаров. – Людей объединяет не любовь, Балабанов, а страх. Если есть ось зла, то полюбишь и козла.
– Не лишено, – сказал Коля. – Так ведь у нас нет связи с Низом, – забеспокоился Балабанов. – То есть туда – милости просим, а оттуда пока никто не приходил. И, может быть, к счастью.
– Ох уж эти мне провинциалы, – покачал головой Портсигаров. – Да ещё в милицейских мундирах. Современным миром, майор, правит не факт, а видимость. Факты же признаются за реальность только тогда, когда они эту видимость подтверждают. Вот это и есть цивилизованный подход к мировым проблемам. – Правильно, – сказал Коля. – Дайте мне видимость, а факты её подтверждающие я вам подберу. Пальчики оближите.
Балабанов облизал собственные запачканные майонезом пальцы, но никакой видимости в смысле глюков не узрел. Находился он всё в той же комнате, оклеенной финскими обоями, где кроме него присутствовали ещё трое сильно захмелевших мужиков, однако захмелевших всё-таки не до такой степени, чтобы их присутствие можно было считать просто видимостью. То ли Балабанов много выпил, то ли наоборот выпил явно недостаточно, в любом случае полёт Портсигаровской мысли оказался недоступным для его ума. Оставалось надеяться, что сон освежающе подействует на Балабанова, и он сумеет связно объяснить подполковнику Оловянному, что возложенная на него миссия никак не может быть выполнена. В конце концов, майора в милицейской школе учили работе с уликами, а не с видимостями. Садится же на колёса или на иглу сибиряк категорически отказывался даже ради интересов горячо любимого Отечества, поскольку у него на руках жена и ребёнок. И должно же, наконец, начальство войти в положение добросовестного работника.
– Химкина надо подключить, – сказал Портсигаров. – Его обработку в нужном направлении я беру на себя.
Коля и Гонолупенко закивали головами, а Балабанов, увлечённый собственными мыслями, похоже, упустил из разговора, продолжающегося за столом, нечто весьма важное, возможно даже судьбоносное, чреватое потрясениями для цивилизованного человечества, даже и не подозревающего, что его судьба решается в эту минуту в скромной московской квартире.
Гром грянул через два дня, когда отошедший после пьянки с шоуменами Балабанов явился в кабинет подполковника Оловянного с докладом о текущих и малозначительных делах.
Лицо подполковника было бледным до синевы, а в руках его прыгала газета, причём прыгала с такой интенсивностью, что Балабанов с большим трудом разобрал её название. Разумеется, это был «Комсомольский агитатор» и уж наверняка со статьей шизанутого Химкина. Майор смутно припомнил состоявшийся два дня назад пьяный разговор с шоуменами и внутренне приготовился к самому худшему. – Это что такое? – голосом умирающего лебедя спросил подполковник Оловянный. – По всей видимости, газета, – высказал своё мнение Балабанов.
Подполковник Оловянный рыкнул раненным львом, но не удержался на взятой низкой ноте и перешёл на визг побитой дворняги. Из сбивчивой речи травмированного журналюгам начальника Балабанов уяснил, что Химкин в этот раз превзошёл сам себя и выплеснул на ошарашенного обывателя бред Хулио- Игнасио, о котором майор неосторожно по пьяному делу поведал Портсигарову. Хорошо ещё, что журналист-шизофреник не упомянул имени Балабанова, и можно было всё списать на дикое недоразумение.
– Какое ещё недоразумение! – заходился в негодовании Оловянный. – Это ваши шуточки, майор Балабанов. И даром они вам не пройдут. Призраки в Москве, во вверенном нашему попечению городе. Вы в своём уме, майор? Вам что, скинхедов мало? В конце концов, можно было бы организовать демонстрацию гомосексуалистов, в защиту меньшинств. Но призраков то вы зачем привлекли на нашу голову?!
– А кто их привлекал, – возмутился Балабанов. – Сами вылезли. – Что значит вылезли?! Что вы мне голову морочите, майор Балабанов. Мне министр звонил. Он в шоке. А эти грязные намёки на связи призраков с Кремлём, и это накануне операции «Ответный визит»!
Честно говоря, Балабанов возмущение Оловянного разделял и будь его воля, он давно бы отправил Химкина в психбольницу, а редакцию «Комсомольского агитатора» – на пятнадцать суток, мести не очень чистые московские улицы. Но, увы, мнением Балабанова ни в этом городе, ни в мире никто особенно не интересовался. Оставалось набраться наглости и как ни в чём не бывало стоять на своём, а точнее на Химкинском бреде, спровоцированном коварным Портсигаровым. – В Великобритании призраки на каждом углу, а никто пока ещё в их цивилизованности не усомнился, – выдал он почёрпнутую ещё в школьные годы информацию. – Там даже чудовище есть в озере Лох-Несс. Деньги они на этом лопатой гребут, не говоря уже о политических дивидендах. А мы чем хуже- то.
Возможно, Оловянный кое-что слышал о британских призраках, во всяком случае, на лице его появилось сомнение, которое Балабанов расценил, как свою маленькую победу.
– Что это за цивилизованная страна, в которой нет ни призраков, ни чудовищ, ни летающих тарелок. Посчитают за сиволапых.
– Ты мне тут без политических намеков, Балабанов, – вновь возмущённо, правда, без истерического накала в голосе взвизгнул Оловянный. – Называй тогда уж просто лапотниками.
– Виноват, – спохватился Балабанов. – Оговорился.
Вот ведь дал маху! В свете новых политических веяний о медведе было велено отзываться как о животном умнейшем и просвещённейшем, имеющем четкую политическую позицию. И уж конечно лояльно настроенном как к державному орлу, так и к правящему под его сенью президенту.
Оловянный задумчиво прошёлся по кабинету. Балабанов задумчивость подполковника очень хорошо понимал. С одной стороны, министр выразил ему своё недоумение по поводу статьи, с другой, и в словах Балабанова была своя сермяжная правда. А потом, «Комсомольский агитатор» та ещё газета. По слухам, её во времена оны любил почитывать сам Папа, ныне благополучно пребывающий на пенсии. Нет, с плеча рубить нельзя. – Этот вопрос надо бы провентилировать, –
