— Я, пожалуй, с трех.
— Раскалывайте! — Геворкян поправил пенсне, — ой, тьфу… Виноват, это автоматически. Отпусти его немедленно, Николай.
Николаша отпустил браслеты и, когда Валера рухнул на кресло, нанес еще один удар — ладонями по ушам.
— Ну как, горяченький? Не жарко?
Геворкян опять набрал номер.
— Алло, Игорек. У нас тут проблемы. Где там наша бьютифул вумен? Все плачет? Ну, пускай теперь покричит. Пока не на всю громкость, на пол-оборота. Включайте.
Адвокат поднес трубку к уху поймавшего легкий глюк Валеры.
— Валерочка-а-а-а… Господи, отпусти-те-е… А-а-а.
Валера резко ударил адвоката по коленке, тот взвыл и выронил телефон. Книголюб Николаша мгновенно прижал своей крабьей клешней шею Любимова к спинке кресла.
— Кадык вырву, петух!
— Ладно, ладно, — захрипел Валера. — Пусть Алену отпустят…
Николаша убрал клешню, поднял упавший телефон.
— Алло, Пластилин. Убавь громкость.
Геворкян, потирая колено, сел на стул.
— Слушаю. Где бумаги? В сейфе?
— Нет. Позови Каравая, я расскажу. Он привезет.
— Хорошо. Виктор, будьте любезны!
Вернулся Караваев.
— Ну что, Валерыч?
— Дайте нам один на один побазарить.
— Зачем?
— Я прошу.
Адвокат переглянулся с Караваевым.
— Хорошо, но имей в виду, мы за дверью.
— Чтоб вы там и остались…
— У вас есть пять минут.
Дознаватели удалились.
— Ну что, Каравай? Покаяться не хочешь?
Витька закурил.
— Не хочу. Мы, кажется, не за этим остались.
— Покайся лучше, Каравай. А то гляди, не успеешь. Кровушки на тебе много, старичок. Да и других грешков не меряно.
— Серьезно?
— Ага… Бравый постовой милиционер Витя Караваев… Отличник милиции, сплошные поощрения, гордость отдела. Ходит по рынку, охраняет порядок, вертит дубинкой на пальцах. А заодно высматривает денежных лохов. Потом переодевается по-быстрому и на «хвост». Фонариком в рожу, нож к глотке, и «желаю успехов в труде и заработной плате». И дальше дубинкой крутить, грабителей ловить. Человека в форме-то никогда не признают, да и признавать не будут, потому что не подумают. Особенно по тем временам. Что Витеньке Караваеву и надо. Поймал Витенька удачу, понял службу. Не забыл, а, Каравай? А парнишку того помнишь, Витенька?
— Какого п-парнишку? — натянуто, пытаясь состроить беззаботную рожу, спросил Караваев.
— Наркошу с рынка. Который баксы засветил и которого ты ножиком по горлу в парадняке оприходовал. Да беда приключилась, фальшивыми баксы оказались. Помнишь, Витенька, как ты убийцу активно разыскивал? Как инициативные рапорта строчил — проверьте того, проверьте этого. И начальство нас дрючило
— почему плохо проверяете? А Витенька вне подозрений, вне конкуренции. Только у Витеньки то ли масла мало, то ли жадности много — не выкинул он баксы, не сжег, как улику смертельную. Себе оставил. А говоришь, каяться тебе не в чем. Начальничком захотел стать? Валяй. Большому мудаку — большое кресло.
— Может, хватит сочинять-то… Тебе б, начальник, книжки писать. Баксы какие-то, «мокруха»… Покушения на президента я случайно не совершал?
— Ты, Каравай, в зеркало на себя посмотри. Рожу у тебя чересчур перекосило. Даже десяти классов на лбу не видно. А доказуха у меня есть, уж поверь. Припасена на крайний случай типа сегодняшнего. Как ты с баксами-то лоханулся? Их ведь Абдула по моей просьбе попросил у тебя. Так что извини, дружок… Ты только Абдулу не трожь, он не знает ни черта, а то возьмешь и ему патроны сунешь. Доказуха у меня атомная, ни твой адвокат кукольный, ни вся коллегия тебя ни вытянут. Что, загрустил, Каравай? Обидно, да?
— Нет у тебя ни хрена.
— А это дело твое — верить или нет. Не хочешь — не верь.
В дверь заглянул нетерпеливый Геворкян.
— Вам долго еще?
— Погоди, Эдик, — окончательно севшим голосом ответил Караваев, махнув рукой. — Пару минут еще.
— Хорошо, засекаю.
Валера ухмыльнулся.
— Как, Каравай, нравится шестерить? Охе-рел ты совсем, я смотрю. Шавкой на поводке служишь.
— Ты еще лекции почитай. Вон, Дубову можешь читать, а мне не стоит. Где бумаги?
— Да Дубов в сотню раз честнее тебя. Он хоть не прячется, не шухарится. Да и не бандит он, по большому счету. Извилин в башке маловато, любит повыпендриваться да покривляться. Предки обеспечили от и до — и тачкой, и баксами, мог бы по Канарам круглый год ездить. Но Вадику адреналина в кровь захотелось, вот он в ментуру и подался. Не к бандитам, кстати, а в ментуру. Но ничего, дурь-то, она с годами выветривается. А вот у тебя. Каравай, уже ни черта не выветрится, как ни кувыркайся. А теперь слушай меня очень-очень внимательно.
Если с Аленой что-то стрясется, я тебя и твоих мудил-хозяев с того света достану, в педи-гри- комплект-меню превращу. Как хочешь, так их и уговаривай, но бумаги я отдам, только когда буду уверен, что ей ничего не угрожает. После я называю место, где они лежат, а сам остаюсь у вас. Все, других условий не будет. Прием граждан закончен, унесите бутерброды.
Караваев моргнул пару раз, кашлянул в кулак и исчез за дверью. Валера закрыл глаза. Запястья горели огнем, пальцы онемели. Он не пытался высматривать опытным глазом лазейки в стенах, не кувыркался по полу в попытке освободить руки, не прыгал в окно, живописно разбивая стекло. Вся эта мишура годится для безумного боевичка. Ему сейчас надо одного — чтобы они убрались от Алены.
Вернулся адвокат.
— Виктор передал ваши условия, Валерий. Он даже выступал гарантом вашей порядочности. Скажите, бумаги находятся в доступном месте?
— Вполне. Их может найти любой и поинтересоваться содержанием.
— Но пока не находили?
— Не уверен.
— Будем надеяться на лучшее. Вашу жену сейчас оставят в покое. Но, как вы сами предложили, мы не расстаемся, пока не получим документы. Вы же понимаете, реклама тоже гарантирует…
— Кончай кривляться, укачивает хуже, чем в самолете. Тоже мне, эстет. Звони своим лучше.
Геворкян набрал номер, приказал людям покинуть квартиру Валеры.
— Теперь набери городской.
— Пожалуйста, можете поговорить с Еленой Сергеевной. Мы не собираемся делать из вас лоха.
