— Да.
— Из милиции. Можно?
Бабуля, придерживаясь за ручку дверей, пропустила Кивинова. Он огляделся и направился прямиком на кухню. Серафима Григорьевна засеменила следом.
— Слушаю вас. Вы, наверно, по поводу соседей сверху?
— Нет, я сам по себе.
— Жаль. Может, зайдете к ним? Совсем спасу нет.
— Позвоните в свое отделение участковому.
— Да уж звонила и не один раз.
Кивинов решил, что если он сейчас не перейдет к сути дела, беседа может затянуться надолго, а все по вине нерадивых соседей.
— Серафима Григорьевна, к вам медсестры приходят?
Старушка удивленно посмотрела на Кивинова.
— Да. Мне уколы прописали. Я тогда в постели лежала. Они на дом ходили. И сейчас ходят. Мне самой тяжело в поликлинику добираться.
— Вы Лену Ковалевскую помните?
— Леночку? Конечно. Славная девушка, добрая. Но сейчас она уже не ходит, уволилась, верно. Жалко. Сейчас дру-гая ходит.
— Вы не помните, когда она была в последний раз?
— А накануне 8 марта. Она еще поздравляла меня. МЫ чаю с печеньем попили. А что случилось? Что-нибудь с Леночкой?
— Нет, нет, ничего. Что вам прописали? Я имею в виду, какое лекарство?
— Помилуйте, к чему эти вопросы?!
Вероятно, Серафима Григорьевна имела дворянское происхождение, поэтому некоторые фразы и жесты явно отдавали дореволюционным колоритом.
— Я потом вам все объясню.
— Ну, извольте. Сомбревин.
— Пустые ампулы Лена с собой забирала?
— Да. Не то что теперешняя медсестра — все на столе оставляет.
— Вы выкидываете их?
— Разумеется.
— Припомните, может, Лена хоть раз да оставила ампулы?
Серафима Григорьевна посмотрела на Кивинова как на сумасшедшего. Кивинов выдержал ее взгляд, так как сумасшедшим себя не считал. Хотя, конечно, со стороны его во-просы действительно выглядели слегка абсурдно.
— Вспомните. Вот в последний раз, например, когда Лена у вас чаек пила…
Старушка пожала плечами и оттопырила нижнюю губу, но потом взгляд ее вдруг прояснился, и она оживленно закивала головой, давая понять, что, несмотря на старость, склерозом еще не страдает.
— А ведь точно. Она на кухне их оставила, забыла. Я сама выкинула.
— Куда?
— Что значит куда, сударь мой? В помойку. В мусорное ведро.
— А вы уже вынесли его?
— Я, право, не помню. Возможно еще нет. Мусора у меня немного собирается
— одни бумажки.
— Вы одна живете?
— Да, одна.
— Где ваше ведро?
— Помилуйте, зачем оно вам?
— Надо.
— Вон там, под раковиной, за. дверцей. Кивинов поднялся со стула, открыл дверцу и извлек большое крашеное железное ведро.
— У вас газета есть?
— Нет, я не выписываю;
— Понял. Тогда извините.
Кивинов перевернул ведро. Содержимое его рассыпалось по полу.
— Молодой человек, что вы творите?
— Я уберу, — коротко ответил Кивинов, приседая на корточки и погружаясь в осмотр мусора.
Серафима Григорьевна охала и суетилась вокруг опера. Тот, не обращая на нее никакого внимания, продолжал заниматься оперативно-розыскной деятельностью.
Несколько ампул было уже разбито. Кивинов достал из кармана ключи, осторожно отодвинул осколки в сторону и начал выбирать целые.
Покончив эту несомненно приятную процедуру, он перенес ампулы на стол и стал высматривать название каждой. Прочитав стоявшее на половинке третей ампулы наименование лекарства, он торжествующе усмехнулся и посмотрел на Серафиму Григорьевну.
Каким бы далеким от медицины человеком он ни был, но название этого лекарства он знал хорошо, потому как нередко сам прибегал к его помощи. Когда не мог уснуть ввиду предстоящей проверки.
В ампуле когда-то был обычный димедрол.
ГЛАВА 8
Тишину прорвал истеричный гогот Волкова, слышный в радиусе метров ста от отделения. Кивинов вздрогнул от неожиданности и оторвался от своих бумаг. Ну, жеребец! То ругается, то смеется и все время во всю глотку! Сгорая от любопытства, Кивинов бросил ручку на стол и заглянул в соседний кабинет, принадлежащий Волкову. Там уже стоял Дукалис и с интересом взирал на заходящегося товарища. Волков, сидя на диване и раздувая розовые щеки, продолжал гоготать, размахивая листком бумаги.
— Слава, ну сколько можно? Что ты ржешь всю дорогу? А вдруг у меня люди?
— всунувшись в дверь, сказал Кивинов.
— Да пошел ты, — смеясь, ответил Волков. — Слушай лучше хохму. Погоди, сейчас успокоюсь.
Еще пару раз хихикнув, Волков выпрямился на диване и показал на бумажку.
— Во, гляди. Получаю две телефонограммы из травм-пункта. В одной сказано о том, что некто Каштанов обратился с травмой глаза и, ха-ха, половых органов. В другой — гражданка Каштанова тоже обратилась в травму. Диагноз — перелом двух ребер, сотрясение мозга, множественные гематомы лица. И тот, и другая якобы получили травмы от неизвестных при, естественно, неизвестных обстоятельствах. Георгич почему-то мне опять отписал, хотя оба явно не малолетки. Ну, черт с ним. Вот я сегодня их и вызвал по очереди. Ха-ха. — Волков опять зашелся в хохоте. — И знаете, что оказалось?
— Увы, не знаем, — хором ответили Кивинов и Дукалис.
— Короче говоря, вчера эта самая Каштанова позвонила своему муженьку на работку и сообщила, что домой не придет, потому как приглашена на день рождения к давней подруге. А так как подруга изволит жить очень далеко, то домой она, возможно, не успеет и поэтому переночует у этой самой подружки.
Каштанов-муж — сильно возражать не стал, потому что по натуре кобелек, и решил тут же воспользоваться предо-ставившейся возможностью в своих интимных целях. Примчавшись домой, он нашел какую-то газету с рекламой бюро интимных услуг и решил заняться свободной любовью. Позвонил по первому попавшемуся телефону и заказал не просто девочку, а чтобы со всеми удобствами сауна, массаж и прочее. Через час приехали за ним ребятишки, посадили в тачку и отвезли в какой-то притон, где никаких саун не оказалось и в помине. Предложили вместо сауны пожелтевшую ванну. Потом содрали задаток и сказали ждать объект любви. Ждет он, ждет, мечтает, значит, о предстоящей случке, а тут дверь отворяется и вводят коты-сутенеры его собственную женушку, которая, по его глубокому убеждению, сейчас должна
