пятнадцать него в кармане. Но слишком все очевидно.
Кивинов сел за стол и начал листать какой-то материал. Пролистав его до конца, он так ничего и не понял, поэтому принялся читать по новой, но вскоре захлопнул папку. Мысли все время возвращались к истории с Воробьевым. Кивинов врубил радио, чтобы немного отвлечься. Приемник был настроен на коммерческую волну, где крутили одни модные хиты и рекламу. Сейчас пел Меркьюри. Знакомая песенка, правда, немного тоскливая. Последние аккорды слились с голосом ведущего.
— «Show must go on». Да, несмотря ни на что, шоу должно продолжаться, об этом поведала группа «Куин» и Фред-ди Меркьюри.
Голос ведущего перебила реклама. Кивинов убавил звук. «А ведь точно, шоу должно продолжаться! Ага, ребятишки, это же, можно сказать, основной принцип развитого капитализма. Как же я не дотумкал?»
Кивинов быстренько собрал документы со стола, спрятал их в сейф, накинул куртку и вышел из кабинета.
ГЛАВА 10
Инга позвонилась в двери. Спустя минуту замки лязгнули, и старческий голос спросил:
— Кто?
— Медсестра. Уколы.
Двери распахнулись. Старушка отошла в сторону, пропуская Ингу.
— Ты новенькая, дочка?
— Да. Второй день. Вы Озерская?
— Да, голубушка.
— Где у вас можно руки вымыть?
— Пройди на кухню. Полотенце чистое. Я пойду в комнату.
Инга вымыла руки, взяла из прихожей сумочку и прошла в комнату.
— Как тебя звать, дочка?
— Инга.
— Славное имя. Ты тоже студентка?
— Да. Подрабатываю в поликлиннике.
— Что делать, время сейчас тяжелое. Хотя и в мою молодость не легче было.
— Вы одна живете?
— Одна. Сын погиб в конце войны, еще мальчишкой был. В бомбежку попал. Мужа под Киевом убили. Сестра есть, но в Кишиневе, а это сейчас вроде как заграница.
Инга достала шприц и приладила одноразовую иглу.
— Где у вас лекарства?
— Вон, на столе. Ты ко мне теперь постоянно приходить будешь?
— Да, наверное.
— Хорошо. Я сразу вижу людей, ты умница. Хочешь чаю?
— Спасибо, но я тороплюсь.
— Посидела бы со старухой, я бы тебе много интересного порассказала, куда тебе спешить? А, ну да, ты ж еще молодая, а в молодости спешить надо.
Инга взяла плоскую коробку с лекарствами, вытащила две ампулы и незаметно сунула их в карман халата. Затем, так же незаметно, вынула из кармана две других и воткнула их в коробку. Старушка продолжала болтать и не замечала ни этих манипуляций, ни легкой бледности, ни дрожащих пальчиков новой медсестры. Инга передвинула коробку поближе к хозяйке, открыто извлекла ампулу, отломала горлышко и ввела иглу. Сделав укол, она повторила ту же самую процедуру со второй ампулой.
Старушка опустила заштопанный рукав и вздохнула.
— Много мне еще осталось?
— Я не знаю, надо в карте посмотреть. Я же в регистратуре адреса получаю.
— Может все-таки попьешь чайку? Леночка, что до тебя колола, всегда оставалась. Сейчас не ходит, уволилась, верно.
— Извините, я действительно спешу.
Инга торопливо сложила инструменты в сумочку. Туда же она бросила использованные ампулы. Так велел Альберт.
Старушка продолжала щебетать, рассказывая что-то про казачью станицу, где она родилась и про царя, которого якобы видела еще живым. Но Инга не прислушивалась. Она быстро надела пальто, попрощалась и выскочила на лестницу. Только здесь она почувствовала, что сердце колотится, как сумасшедшее, а лоб охватило жаром. Она оперлась рукой о стену, чтобы не упасть, потом прижалась к ней щекой. Стенка была влажной и холодной, но жар никак не проходил. Хорошо, что сейчас ее никто не видит. Постояв так минут пять, Инга вышла из подъезда.
Кивинов сосредоточенно разбирался в каракулях медицинского журнала. Он давно заметил, что работники медицины наверно специально учатся коряво писать, потому что во всех врачебных документах, с которыми ему приходилось сталкиваться начиная от рецепта и кончая его медицинской карточкой, корявость почерка превышала все нормы. Он и сам не обладал каллиграфическим почерком, но его корявость, по придуманной им десятибалльной системе, равнялась пяти. У Соловца, к примеру, — трем, а у Петрова — семи. Пожалуй, во всем отделении один Волков был по этому показателю несомненным лидером.
Ну, а тут — поди, разбери. Кивинов захлопнул журнал, сказал медсестре, что через некоторое время вернет его и поднялся в кабинет заведующей.
— Помогите, пожалуйста. Давайте за последние три месяца. Вот в этой графе чьи фамилии?
— Это медсестры, которые ходят на процедуры. Они сюда себя сами записывают. В принципе, ведение этого журнала ничем не регламентировано, мы его завели для удобства. Учет рабочего времени да и путаницы поменьше.
— Понятно. Вот это Ковалевская? Я правильно прочитал?
— Да, это она.
— А по какому принципу медсестры выбирают адреса?
— Да ни по какому. Куда хотят, туда и ходят. Лишь бы общее число посещений было в норме.
— Отлично. Я прямо у вас журнальчик полистаю, если что не пойму, переспрошу.
— Пожалуйста.
— Да, кстати, а кто заполняет вот эту часть, с данными больных?
— Лечащий врач. Вот в этой колонке — количество процедур. Сестры только вписывают свою фамилию и дату. Сразу видно, сколько посещений уже было.
— Понятно.
Кивинов достал блокнот и стал делать отметки. Через полчаса усидчивой работы он захлопнул журнал, поблагодарил заведующую, спустился вниз в регистратуру, где отдал журнал, и вышел на улицу.
Для конца марта было достаточно прохладно. За городом, наверно, еще снега полно, судя по прохожим, тащившим лыжи. Сам Кивинов не был любителем этого спорта, да и времени на загородные прогулки все равно не хватало.
Он вышел на проспект, но троллейбуса ждать не стал, а пошел пешком. Он терпеть не мог ждать транспорт, и если на горизонте ничего подходящего не вырисовывалось, шел пешком. Естественно, только в тех случаях, когда идти было недалеко. А что делать, не жизнь, а вечный цейтнот. Стояние на остановках — непозволительная роскошь, даже если никуда не спешишь.
Пройдя быстрым шагом две остановки, он подошел к знакомому дому и нырнул в подъезд.
Первое, что услышал Кивинов, вернувшись через пару часов в отделение, это страшный гогот Волкова. Правда, на сей раз он доносился не из кабинета Славика, а из дежурной части. Наверное,
