Он с готовностью пошел и отдал должное секретному роднику, обрамленному сладким мхом, который она ему показала.
Каллагэн вернулся в половине шестого, примерно в то время, когда Розалита разбудила Эдди, Сюзанну и Джейка. В шесть Розалита и Сари Адамс подали ужин на застекленном, выходящим до двор крыльце-веранде, зелень, овощи и холодную курятину. Роланд и его друзья ели с аппетитом, стрелок еще дважды наполнял тарелку. Каллагэн, с другой стороны, едва прикоснулся к еде. Загар на его лице, признак здоровья, не мог скрыть темных мешков под глазами. А когда Сари, веселая, полная, но очень подвижная женщина, поставила на стол пирог, отрицательно покачал головой.
Наконец, на столе остались только чашки и кофейник. Роланд достал кисет, вопросительно посмотрел на Каллагэна.
– Конечно, кури, – кивнул тот, возвысил голос. – Рози, принеси какую-нибудь посудину для пепла.
– После такой еды я готов слушать тебя до утра, – заметил Эдди.
– Я тоже, – согласился Джейк.
Каллагэн улыбнулся.
– В отношении вас, парни, у меня те же чувства, он налил себе кофе. Розалита принесла Роланду глиняную плошку. После ее ухода Старик продолжил. – Лучше бы я позавчера рассказал мою историю до конца. А то проворочался всю ночь, думая о том, как рассказывать остальное.
– Тебе станет легче, если я скажу, что часть твоей истории мне уже известна? – спросил Роланд.
– Скорее нет, чем да. Ты ходил с Хенчеком в Пещеру двери, не так ли?
– Да. Он сказал, что говорящая машина, которая помогла им найти тебя, исполняла песню, и ты плакал, когда слушал ее. О какой песне идет речь?
– «Кто-то сегодня спас мне жизнь», да. И у меня нет слов, чтобы описать, до чего же это странно, сидеть в хижине Мэнни в Калья Брин Стерджис, смотреть на темноту Танреклепа и слушать Элтона Джона.
– Подожди, подожди, – подала голос Сюзанна. – Ты очень уж далеко убежал от нас, отец. Мы остановились на Сакраменто. 1981 год, ты только что узнал, что твоего друга порезали так называемые Братья Гитлеры, – с Каллагэна она перевела строгий взгляд сначала на Джейка, потом на Эдди. – Я должна отметить, господа, что с того времени, как я покинула Америку, вы, похоже, не добились особого прогресса в вопросе мирного сосуществования людей с разным цветом кожи.
– Мена за это винить нельзя, – ответил Джейк. – Я еще учился в школе.
– А я наркоманил, – добавил Эдди.
– Хорошо, беру всю вину на себя, – вставил Каллагэн, и все рассмеялись.
– Заканчивай историю, – предложил Роланд. – Может, тогда тебе удастся выспаться.
– Может и удастся, – кивнул Каллагэн, с минуту собирался с мыслями. – Что я помню о больнице, наверное, это помнят все, так это запах дезинфицирующих средств и звуки, издаваемые машинами. Большинством машин. Их пиканье. Такие же звуки издают только приборы в кабине самолета. Однажды я спросил летчика, что у них там пикает, и он ответил, что навигационное оборудование. В ту ночь я, помнится, думал о том, что в реанимационной палате очень уж много внимания уделяется навигации.
Когда я работал в «Доме», Роуэн Магрудер не был женат, но я подумал, что за годы моего отсутствия ситуация изменилась, потому что на стуле у его кровати сидела женщина и читала книгу в обложке. Хорошо одетая, в элегантном зеленом костюме, колготках, туфлях на низком каблуке. Я считал, что готов к встрече с ней. Помылся, причесался, и после Сакраменто не брал в рот ни капли. Но когда мы встретились лицом к лицу, выяснилось, насчет готовности я погорячился. Видите ли, она сидела спиной к двери. Я постучал в дверной косяк, она повернулась и мою уверенность в себе как ветром сдуло. Я отступил на шаг и перекрестился. Впервые с той ночи, когда Роуэн и я навещали Льюка в такой же палате. Можете догадаться, почему?
– Разумеется, – ответила Сюзанна. – Потому что все части картинки-головоломки сложились. Они всегда складываются. Мы это видим снова и снова. Просто мы не знаем, какая из себя картинка.
– Или не можем ее постичь, – добавил Эдди.
Каллагэн кивнул.
– Передо мной сидел Роуэн, только с грудями и блинными светлыми волосами. Его сестра-близнец. И она рассмеялась. Спросила, не увидел ли я призрака. Я чувствовал… что опять соскользнул в один из других миров, такой же, так реальный мир, если есть такое понятие, но не совсем. У меня возникло непреодолимое желание достать бумажник и посмотреть, кто изображен на банкнотах. И речь шла не только о внешнем сходстве. Сюрреаличности добавлял и ее смех. Женщина сидела у кровати мужчины с ее лицом, если допустить, что под повязками осталось что-то от лица, и смеялась его смехом.
– Добро пожаловать в палату 19, – хмыкнул Эдди.
– Не понял?
– Я только хотел сказать, что это чувство мне знакомо, Дон. Нам всем знакомо. Продолжай.
– Я представился, спросил, могу ли войти в палату. И когда спрашивал, думал о Барлоу, вампире. Думал: «В первый раз ты должен их пригласить. Это потом они приходят и уходят, когда им вздумается». Она ответила, что да, разумеется, я могу войти. Сказала, что прилетела из Чикаго, чтобы побыть с ним в «его последние часы». Потом, приятным голосом добавила: «Я сразу поняла, кто вы. По шраму на вашей руке. В своих письмах Роуэн писал, что вы, по его глубокому убеждению, в другой жизни были священнослужителем. Он все время говорил о другой жизни людей, имея в виду то время, когда они еще не пили, не принимали наркотики, оставались в здравом уме. Этот в другой жизни был плотником. Та – моделью. Насчет вас он не ошибся? Все тем же приятным голосом. Словно женщина, беседующая со случайным знакомым на коктейль-пати. А рядом на кровати лежал Роуэн, с лицом, скрытом под бинтами. Будь он в солнцезащитных очках, то выглядел бы точь-в-точь, как Клод Рейнс в «Человеке- невидимке».
Я вошел, сказал, что когда-то был священнослужителем, да, но все это осталось в далеком прошлом. Она протянула руку. Я протянул руку. Потому что, видите ли, подумал…
Он протягивает руку, потому что предполагает, что она хочет ее пожать. Его вводит в заблуждение приятный голос. Он и представить себе не может, что на самом деле Роуэна Магрудер Роудингс поднимает руку, не протягивает. Поначалу он даже не осознает, что ему влепили пощечину, да такую крепкую, что в левом ухе звенит, а левый глаз слезится; ему кажется, что ощущение тепла в левой щеке – аллергическая реакция, а может и результат стрессового состояния. А потом Роуэна надвигается на него, и по лицу катятся слезы.
– Подойди и посмотри на него, – говорит она. – И знаешь, что ты увидишь? Другую жизнь моего брата! Единственную, которая у него осталась! Подойди поближе и посмотри внимательно. Они вырезали ему глаза, они вырезали ему щеку, так что сквозь нее видны зубы! В полиции мне показывали фотографии. Не хотели показывать, но я настояла. Они продырявили ему сердце, но, как я понимаю, эту дыру врачи зашили. Подвела печень. Они продырявили и ее, и он умирает.
– Мисс Мадругер, я…
– Я – миссис Роулингс, – сообщает она ему, – хотя это не имеет ровным счетом никакого значения. Подойди. Приглядись. Посмотри, что вы с ним сделали.
– Я был в Калифорнии… Прочитал в газете…
– Я в этом не сомневаюсь. Не сомневаюсь. Но ты – единственный, до кого я могу добраться, ты понимаешь? Единственный из тех, кто был близок к нему. Другой его приятель умер от болезни гомосексуалистов, а остальных здесь нет. Они жрут халявную еду в его ночлежке или обсуждают то, что произошло, на своих собраниях. Какие чувства вызывает у них случившееся. Что ж, преподобный Каллагэн… или отец Каллагэн? Я видела, как ты перекрестился… Так вот, позволь сказать тебе, что чувствую я. От всего этого я… в ЯРОСТИ, – она по-прежнему говорит приятным голосом, но, когда он открывает рот, чтобы ответить, прижимает палец к его губам с такой силой, что он сдается. Пусть выговорится, почему нет? Прошли годы с тех пор, как он в последний раз слушал исповедь, но некоторые
