– На сленге бродяг, это автобус который уходит раньше других. Если ты купил билет до Фэрбанкса, штата Аляска, значит, ты едешь на сороковом автобусе.
– Здесь это будет девятнадцатый автобус, – усмехнулся Эдди.
– Шагая по улице, я вспоминал время, проведенное в ночлежке. Забавные случаи, когда несколько наших клиентов устроили для остальных цирковое представление. Страшные случаи, вроде того, что произошел как-то перед обедом, когда один парень сказал другому: «Джерри, перестань ковырять в носу, меня от этого тошнит», – а Джерри выхватил нож и, прежде чем кто-то из нас успел сообразить, что к чему, полоснул первому по горлу. Льюп закричал, все перепугались, кровь хлестала во все стороны, бедняге задело то ли сонную артерию, то ли яремную вену, и тут из сортира выбежал Роуэн, поддерживая штаны одной рукой, с рулоном туалетной бумаги во второй. И знаете, что он сделал?
– Воспользовался бумагой.
Каллагэн улыбнулся. И сразу помолодел.
– Точно, воспользовался. Прижал целый рулон к тому месту, откуда хлестала кровь, и велел Льюпу позвонить по 211, тогда «скорую помощь» вызывали по этому номеру. Я стоял, наблюдая, как белая туалетная бумага становится красной и как краснота по торцу захватывает все новые и новые слои, подбираясь к внутреннему картонному кольцу. И тут Роуэн сказал: «Считайте, что это самый большой в мире порез при бритье», – и мы начали смеяться. Смеялись, пока из глаз не брызнули слезы.
Я много чего вспомнил, будьте уверены. Хорошего, плохого, ужасного. Я помню, пусть и смутно, что зашел в какой-то магазинчик, вышел оттуда с бумажным пакетом в котором лежали две банки «Бада»[50]. Выпил одну банку и пошел дальше. О том, куда иду, не думал, во всяком случае, на сознательном уровне, но мои ноги, должно быть, выбирали дорогу, потому что, остановившись и оглядевшись, я увидел, что стою перед ресторанчиком, в который мы иногда заходили поужинать, если были, как говорится, при деньгах. На углу Второй авеню и Пятьдесят второй улицы.
– «Чав-Чав», – уточнил Джейк.
Каллагэн в изумлении уставился на него, потом повернулся к Роланду.
– Стрелок, твои парни начинают меня пугать.
Роланд нетерпеливо крутанул пальцами, мол, продолжай.
– Я решил зайти и съесть гамбургер, в память о прежних временах. И пока ел гамбургер, решил, что не хочу покидать Нью-Йорк, не заглянув в окно «Дома», не увидев ночлежки. В конце концов, я мог постоять на другой стороне улицы, как стоял после смерти Льюпа. Почему нет? Тогда меня никто не трогал. Ни вампиры, ни слуги закона, – Каллагэн посмотрел на своих слушателей. – Я не могу сказать вам, поверил ли я в это, но теперь мне кажется, что я решил поиграть со смертью в кошки-мышки. Могу многое вспомнить о той ночи, что чувствовал, говорил, думал, но не это.
В любом случае, до «Дома» я не добрался. Расплатившись, пошел по Второй авеню. «Дом» находился на углу Первой авеню и Сорок седьмой улицы, но я не хотел проходить мимо здания. Поэтому решил выйти на Первую авеню по Сорок шестой улице и перейти на другую сторону.
– Почему не по Сорок восьмой? – спросил Эдди. – Ты мог бы выйти на Первую авеню по Сорок восьмой, это было бы быстрее. Тебе не пришлось бы обходить целый квартал.
Каллагэн обдумал вопрос, покачал головой.
– Если на то и была причина, я ее не помню.
– Причина была, – кивнула Сюзанна. – Ты хотел пройти мимо пустыря.
– Почему мне вдруг…
– По той же причине, которая вызывает у людей желание пройти мимо пекарни, когда из духовки достают хлеб, – пояснил Эдди. – Это просто приятно, ничего больше.
На лице Каллагэна читалось сомнение, но спорить он не стал, просто пожал плечами.
– Если ты в этом уверен…
– Уверен, сэй.
– В общем, я шел, потягивал пиво и уже добрался до перекрестка Второй авеню и Сорок шестой улицы…
– Что там было? – прервал его Джейк. – Что ты увидел на углу Второй авеню и Сорок шестой?
– Я не… – начал Каллагэн и замолчал. – Забор, – ответил он на вопрос Джейка. – Высокий забор. Десять, может, двенадцать футов.
– Не тот, через который перелезали мы, – Эдди повернулся к Роланду. – Если только он не подрос футов на пять.
– На нем еще висел какой-то щит, – продолжил Каллагэн. – Я это помню. Большой щит с городским видом. Разглядеть мне не удалось, потому что фонари на углу не горели. И вот тут я почувствовал: что-то не так. В голове зазвенели сигналы тревоги. Если хотите знать, очень похожие на те, что заставили медсестер и врачей сбежаться в палату Магрудера. Какое-то время я не мог сообразить, где нахожусь. В голове у меня помутилось. И одновременно я думал…
И одновременно он думает: «Все в порядке, просто не горят несколько фонарей, если бы здесь были вампиры или слуги закона, ты бы услышал колокольца и почувствовал запахи подгоревшего лука и горячего металла». Но при этом решает, что из этого района надо уйти, и немедленно. Слышны колокольца или нет, все его нервы напряжены, их окончания буквально искрятся от тревоги.
Он поворачивается и видит за спиной двоих мужчин. В первые несколько секунд они столь поражены его резким маневром, что он, наверное, успел бы проскочить между них и умчаться по Второй авеню, в том направлении, откуда пришел. Но он тоже удивлен, поэтому эти секунды они стоят, таращась друг на друга.
Перед ним Братья Гитлеры, большой и маленький. Последний не выше пяти футов и двух дюймов. На нем рубашка из «шамбре» и черные слаксы. На голове бейсболка, повернутая козырьком назад. Глаза у него черные, как капли битума, лицо в прыщах. Каллагэн мгновенно присваивает ему имя Ленни. Большой ростом шесть футов и шесть дюймов, в фуфайке «Янки», синих джинсах и кроссовках. У него пшеничные усы. И рюкзак, который почему-то он носит на животе. Каллагэн нарекает его Джорджем.
Каллагэн поворачивается, чтобы броситься вниз по Второй авеню, в случае, если загорится зеленый свет. Если нет, то есть возможность побежать по Сорок шестой улице, к зданию ООН, отелю «Плаза», нырнуть в вестибюль…
Здоровяк, Джордж, хватает его за воротник рубашки, дергает на себя. Ткань рвется, но, к сожалению, воротник отрывается не полностью, так что убежать Каллагэну не удается.
– Нет, тебе не уйти, док, – говорит коротышка. – Не уйти, – подскакивает к нему, быстрый, как таракан, и, прежде чем Каллагэн соображает, что задумал Ленни, тот сует руку ему между ног, хватает яйца и сжимает изо всей силы. Боль мгновенна, нестерпима, огромна. Бьет наотмашь, как удар свинцовой трубы.
– Нравится, радетель ниггеров? – спрашивает Ленни, и в его голосе слышится искренняя забота, он словно говорит: «Нам это очень важно знать». Потом дергает яйца на себя и интенсивность боли утраивается. В нижнюю часть живота словно вгрызаются ржавые зубья большущей пилы, и Каллагэн думает: «Он их сейчас оторвет. Он уже превратил их в желе, а теперь собирается оторвать. Удерживает их лишь тонкий мешочек из кожи, и он собирается…»
Он начинает кричать, и Джордж накрывает его рот рукой. «Прекрати! – рявкает он своему напарнику. – Мы на гребаной улице, или ты забыл?»
И пусть боль ест его живьем, Каллагэн продолжает анализировать ситуацию: Джордж – главный Брат Гитлер, не Ленни. Джордж – умный Брат Гитлер. Стейнбек, конечно же, поменял бы их местами.
И тут, справа, доносится гудение. Которое начинает нарастать. Поначалу он думает, что это колокольца, но нет, гудение очень уж приятное. И сильное. Джордж и Ленни чувствуют его. Им оно не нравится.
– Что это? – спрашивает Ленни. – Ты что-то слышишь?
– Не знаю. Давай отведем его в наше место. И держи руки подальше от его яиц. Потом сможешь дергать за них, сколько захочешь, а пока только помогай мне.
Они встают у него по бокам и ведут по Второй авеню. Высокий дожатый забор проплывает справа. Приятное, мощное гудение доносится из-за него. «Если я смогу перелезть через забор, со мной все будет в
