отбрасывая тень на блюда с жареным мясом и индейкой, овощами и фруктами.
А через мгновение после броска, рука леди Орисы так и осталась вытянутой в направлении убийцы ее отца, указательный палец напоминал ствол револьвера, голова Серого Дика вылетела через открытую дверь в холл. Еще мгновение тело Серого Дика продолжало сидеть за столом, член стоял колом, потом поник, а грудь упала в тарелку, на горку мяса и приготовленного с пряностями риса.
Леди Ориса (в своих странствиях Роланд попадал в места, где ее называли Госпожой тарелок) подняла бокал и произнесла тост, обращаясь к безжизненному телу:
– Пусть твой первый день в аду длится десять тысяч лет, – пробормотал Роланд.
Маргарет кивнула.
– Ага, и будет самым коротким. Я бы с радостью произнесла этот тост над каждым из Волков. Над каждым и всеми! – левая рука сжалась в кулачок. В красном закатном свете казалось, что ее лицо горит в лихорадке. – У нас шестеро детей, понимаешь? Ровно полдюжины. Он тебе сказал, что не осталось ни одного, чтобы помочь с забоем скотины? Он тебе это сказал, стрелок?
– Маргарет, в этом нет необходимости, – Эйзенхарт заерзал в кресле-качалке.
– А может есть? Это имеет отношение к нашему разговору. Может, ты и платишь цену за то, что прыгаешь, но иногда приходится платить больше за то, что стоишь и смотришь. Я родила первых двоих, Тома и Тессу, за месяц до того, как Волки появились в прошлый раз. Потом остальных. Нашим младшим сейчас по пятнадцать, понимаешь?
– Маргарет…
Она проигнорировала мужа.
– Но они не могли быть такими же счастливыми со своими детьми, и знали это. Вот они и ушли. Некоторые на север Дуги, другие – на дальний юг. В поисках мест, куда не приходят Волки.
Она повернулась к Эйзенхарту, и хотя обращались к Роланду, слова ее, похоже, предназначались мужу.
– Один из пары. Такова дань, которую Калья Брин Стерджис платит Волкам. Каждые двадцать с небольшим лет. За исключением нас. Они отняли у нас всех детей. Всех… наших… шестерых… детей, – она наклонилась к
Роланду, похлопала по колену, подчеркивая смысл сказанного. – Ты это понимаешь?
Тишина воцарилась на заднем крыльце. В загоне продолжали мычать обреченные на смерть бычки. Из кухни доносился мальчишечий смех, вызванный какой-то фразой Энди.
Эйзенхарт поник головой. Роланд видел только седину усов, но, и не глядя ему в лицо мог сказать, что ранчер или плачет, или изо всех сил старается сдержать слезы.
– Только не думай, что я хотела чем-то укорить тебя, – Маргарет с бесконечной нежностью погладила плечо мужа. – И они иногда возвращаются, ага, чего не случается с мертвыми, кроме как в снах. Но они еще не такие взрослые, чтобы не скучать по матери и обойтись без вопросов к отцу. И, тем не менее, ушли. Эта цена безопасности их детей, как ты должен понимать, – она смотрела на Эйзенхарта, одна рука лежала на его плече, вторая пряталась под фартуком. – А теперь скажи, как сильно ты на меня злишься, потому что я это вижу.
Эйзенхарт покачал головой.
– Не злюсь, – ответил он сдавленным голосом.
– Так, может, ты передумал?
Эйзенхарт вновь покачал головой.
– Старый упрямец, – в голосе слышалась любовь. – Ничем тебя не переубедишь, и мы все говорим, спасибо тебе.
– Я об этом думаю, – голову он по-прежнему не поднимал. – Все еще думаю, и это больше, чем я сам от себя ожидал… обычно сразу принимаю решение, и никогда его не меняю, – он посмотрел на стрелка. – Роланд, как я понимаю, в лесу юный Джейк показал Оуверхолсеру и остальным, как надо стрелять пулями. Может, мы тоже сможем тебе кое-что показать, даже удивить. Магги, пойди в дом и принеси свою орису.
– Нет нужды, – Маргарет наконец-то вытащила правую руку из-под фартука. – Я ее уже принесла, вот она.
Эту тарелку могли бы узнать и Детта, и Миа, синюю тарелку, с затейливой вязью по периметру. Присмотревшись, Роланд увидел, что вязь эта – молодые ростки риса. Когда сэй Эйзенхарт постучал по тарелке костяшками пальцем, она зазвенела. Роланд уже понял, что изготовлена она не из фарфора. Тогда, из стекла? Какого-то особого стекла?
Он протянул руку с уважительным видом человека, разбирающегося в оружии и знающего, как с ним обращаться. Маргарет замялась, прикусила губу. Роланд потянулся к кобуре, ремень с ней он надел еще до ленча на лужайке у церкви, вытащил револьвер. Протянул ей, рукояткой вперед.
• – Нет, – выдохнула она. – Не надо мне предлагать в залог стрелялку, Роланд. Полагаю, если Воун приглашает тебя в дом, я могу доверить тебе мою орису. Только будь осторожен, а не то останешься еще без одного пальца, а я думаю, что они тебе дороги. Двух на правой руке ты уже лишился.
Одного взгляда на синюю тарелку, орису Маргарет, хватило, чтобы Роланд оценил мудрость предупреждения. И одновременно почувствовал, как разгорается искорка надежды. Давно уже он не видел нового достойного оружия, а такое никогда ему не встречалось.
Тарелку сделали не из стекла – металла, легкого и прочного сплава. Размером она ничем не отличалась от обычной обеденной тарелки, диаметром в фут, может, чуть больше. На трех четвертях периметра кромка остротой не уступала бритве.
– Всегда понятно, где можно ухватиться за тарелку, даже если ты торопишься, – сказала Маргарет. – Потому что, сам видишь…
– Вижу, – в голосе Роланда слышалось восхищение. Два ростка риса перекрещивались, образую букву Высокого Слога Zn, которая несла в себе два понятия: zi (вечное) и настоящее. Именно в месте перекреста, а найти его мог только очень острый глаз, кромка была не только матовой, но и более толстой, и не грозила отсечь палец или разрезать руку. Именно за это место и ухватывалась ориса.
Роланд перевернул тарелку. На донышке, по центру, увидел маленький выступ. Джейку выступ этот напомнил бы точилку для карандашей, какую он носил в кармане в первом классе. Роланд никогда в жизни не точилки для карандашей, поэтому в выступе он уловил некую схожесть с коконом, из которого вылупилось какое-то насекомое.
– Он издает свист при полете орисы, понимаешь, – Маргарет видела искреннее восхищение Роланда и реагировала на него: щеки разрумянились, глаза заблестели.
– Другого назначения у него нет?
– Нет, – ответила она. – Но ориса должна лететь со свистом, как и в легенде, не так ли?
Роланд кивнул. Естественно, только так и не иначе.
– Сестры Орисы, – продолжила Маргарет, – это группа женщин. Которым нравится помогать другим…
– И сплетничать о других, – пробурчал Эйзенхарт, но очень уж доброжелательно.
– Ага, и это тоже, – признала она.
Они готовили угощение на поминки и праздники (именно сестры накрывали столы в Павильоне прошлым вечером). Если у кого-то сгорал дом или чью-то ферму затапливало при разливе Девар-Тете, сестры организовывали сбор помощи. Они же поддерживали чистоту и порядок в Павильоне и городском Зале собраний. Устраивали танцы для молодежи и следили за соблюдением приличий. Богатые люди (вроде Тука), иногда нанимали их для проведения свадебных церемоний, и такие свадьбы, будьте уверены, оставались в памяти жителей Кальи на долгие месяцы. В своем кругу они, конечно же, сплетничали, она этого не отрицала, а также играли в карты, «очки», «замки».
– И вы бросаете тарелку, – добавил Роланд.
– Ага, – кивнула она, – но ты должен понимать, что мы это делаем только для развлечения. Охота – мужская работа, и они отлично управляются с арбалетом, – она вновь гладила мужа по плечу, на этот раз, как показалось Роланду, более нервно. Он также подумал, если бы мы мужчины отлично управлялись с
