поднялись по лестнице, вдоль которой висели бесценные гобелены со сценами из средневековой жизни. Тася поощряла болтовню Джейка, а он с жаром рассказывал ей о зверинце в поместье Ангеловских, о том, что он делает вместе со своим папой. Так добрались они до классной комнаты, уютной, переполненной игрушками и книжками. На стенах были развешаны географические карты и гравюры с иллюстрациями к детским книжкам.
Уильям, сидевший за столом напротив молодого человека ученой наружности, поднял глаза на вошедших. При виде Эммы он испустил восторженный крик и соскочил со стула.
– Эмма! – вопил он, возбужденно обнимая ее. – Эмма, ты вернулась!
Она, смеясь, крепко прижала его к себе.
– Ох, Уильям, ты вырос по крайней мере на дюйм!
Ее темноволосый братик был, как всегда, на редкость здоровым и энергичным. Поглядев на Джейка, она увидела, что он попятился на несколько шагов и наблюдает за ними издали со смешанным выражением любопытства и ревности. Выпустив брата, она протолкнула вперед Джейка и положила руки ему на плечи.
– Уильям, это твой кузен Джейк. Сын Николая.
Мальчики пристально посмотрели друг на друга и за несколько секунд оценили и приняли друг друга. Знакомство состоялось.
– Значит, ты – Ангеловский? – уточнил Уильям. Джейк с осторожной гордостью кивнул:
– Я наполовину русский.
– Я тоже, – отозвался Уильям, и они обменялись застенчивыми улыбками.
– Посмотри, что у меня есть. – Джейк вытащил из кармана пригоршню солдатиков, и Уильям стал с интересом их разглядывать.
Тогда вмешалась Тася. Она коротко переговорила с гувернером, попросив включить Джейка в занятия.
Когда же мальчики уселись бок о бок за столом, Тася с Эммой покинули классную комнату и направились в гостиную.
– Папа дома? – с волнением спросила Эмма.
– Он на заседании правления железнодорожной компании. Я ожидаю его вскоре домой. – Тася обвила рукой тонкую талию Эммы. – А пока расскажи мне о Джейке.
– Николай впервые увидел его несколько недель назад. Мать Джейка работала молочницей на одной из ферм, принадлежащих Николаю. Недавно она умерла, и кто-то из ее деревни привел ребенка к нам. Николай решил оставить сына при себе и открыто его признал.
– Я нахожу все это удивительным, – откровенно призналась Тася. – Не припоминаю, чтобы Николай когда-либо проявлял любовь к детям. Дело не только в этом. Мальчик как две капли воды похож на Михаила, его вид, должно быть, причинил Николаю ужасную боль.
– Да, – кивнула Эмма. – Вся эта история оказалась для него большим потрясением. Сначала он на мальчика смотреть не мог, но теперь обожает его. Видеть их вместе – зрелище поразительное.
Тася недоуменно покачала головой.
– Полагаю, что дети вызывают в людях все лучшее. Даже в таком человеке, как Николай. – Она помолчала и добавила:
– Ты выглядишь здоровой и счастливой, Эмма. Надеюсь, Николай хорошо к тебе относится?
– Сначала относился плохо, – слегка покраснев, ответила Эмма. – Но в последнее время… – щеки ее запылали еще сильнее, – в последнее время все изменилось к лучшему. Правда, я не уверена, насколько эта перемена постоянна. Мне остается только надеяться.
Они сидели в гостиной и разговаривали. Тася, как всегда, шила. Иголка сновала в ее ловких нежных пальчиках, починяя разорванный манжет мужниной рубашки. Чувствуя невероятное облегчение от того, что может откровенно обсудить наболевшее, Эмма рассказала Тасе о странном поведении Николая в последние месяцы.
– Сначала были минуты, когда ему казалось, будто он видит нечто знакомое. У него бывали видения, о которых он не любил говорить, и они его очень тревожили.
– Видения? – повторила Тася, опуская зашитую рубашку на колени и внимательно вглядываясь в Эмму. – Что за видения?
– Точно не знаю. Но каждый раз, когда это случалось, у него появлялось на лице странное выражение – смесь страха и гнева. А потом я нашла картину. Помнишь, в одном из писем я упоминала, что мы реставрируем старый пейзаж? Оказалось, что под ним находился портрет предка Ангеловских. Какого-то очень отдаленного прадедушки Ника. Точный его двойник. Когда он впервые его рассмотрел как следует, то побелел и упал без чувств. Мы целый час не могли привести его в себя. А когда он наконец очнулся, то стал совершенно другим.
– Другим? – Тася была ошеломлена и заинтригована.
– Передо мной словно предстала другая сторона медали. Еще вчера он не хотел иметь ничего общего ни со мной, ни с Джейком, а сегодня мы стали для него самым важным на свете. Позже он рассказал, что вспомнил свою прошлую жизнь, в которой мы с ним были женаты. После этого для него все изменилось. – Эмма смущенно насупилась. – Ни один разумный человек в такое не поверит. Да и мне никогда бы не пришло в голову, что среди всех людей именно Николай придумает подобную сказку. Скажи мне, bele-mere, мой муж что, сходит с ума или пытается меня одурачить, как последнюю простушку?
Какое-то время Тася молчала, сосредоточенно продолжая шить, потом проговорила:
– Полагаю, что вполне могу поверить в рассказ Николая.
– Ты, наверное, шутишь!
– Это в русской натуре – принимать всерьез подобные явления. Мы полны противоречий. Невоздержанные, суеверные, склонные к мистицизму. – Тася пожала плечами и чуть улыбнулась. – Возможно, у нас у всех была прошлая жизнь. Могу ли я это отрицать?
– Но ты же верующая! Ты знаешь Библию наизусть!
– Для русских вера – понятие растяжимое. Она включает в себя множество совершенно разных идей и представлений.
– Но я-то не такая. Я не могу позволить себе поверить в нечто столь необычное. Однако я вижу, Николай убежден в том, что его переживания были наяву. И кажется, они повлияли на него наилучшим образом.
– Тогда, может быть, тебе не стоит задаваться этим вопросом, Эмма? Попытайся принять то, что случилось, как данность и просто начни отсчет с этой минуты. Просто живи.
– Но каким образом… – начала было Эмма и вдруг почувствовала, что кто-то вошел в комнату. Она подняла глаза, и сердце ее дрогнуло: на пороге стоял отец.
Лукас Стоукхерст выглядел точно так же, как всегда: высокий, представительный, с пронзительными синими глазами. Он смотрел на нее, и выражение его лица менялось на глазах. Оно смягчилось, взгляд засветился надеждой и любовью.
– Эмма!..
Она вскочила и, подбежав к нему, обвила его руками. Он был такой любимый, такой надежный! Счастье наполнило ей душу, и она уткнулась лицом в его плечо.
– Папа, послушай, – быстро заговорила она, крепко прижимаясь к нему, – я столько поняла за последнее время. Я слишком многого требовала от других людей, ждала от них совершенства. И особенно жестко относилась к тем, кого люблю. Так злилась, когда они меня разочаровывали тем, что имели человеческие слабости! Ты пытался защитить меня, помочь мне и был абсолютно прав насчет Адама Милбэнка. Прости меня за все, что я тебе наговорила. Это от ярости, но на самом деле я ничего такого не думаю. Я люблю тебя, папа. Я так по тебе соскучилась.
Отец не мог ничего ответить, он только глубже погрузил лицо в ее волосы и с трудом сглотнул. Руки его сжимали ее так крепко, словно хотели раздавить. Эмма смахнула с глаз слезы счастья. Она снова была со своей семьей, и все наконец уладилось.
Затем Эмма уселась поудобнее и пустилась в долгую беседу с родителями, рассказывая им тщательно исправленную версию своей жизни в доме Ангеловского. Ей доставило удовольствие, когда отец взял ее руку и нежно сжал в своих больших ладонях. Тася лучезарно улыбалась, довольная их
