— Боб! — воскликнула она. — Вот это сюрприз! Что происходит в стране Фрейда?
— Я всегда считал, что Фрейд был австрияком, — удивился Херберт.
— Он им и был, но на год его залучили немцы. Аншлюс имел место в тридцать восьмом году, а Фрейд скончался в тридцать девятом, — пояснила Лиз.
— Все это было бы смешно, если бы Фатерланд, похоже, снова не начал поигрывать мускулами, заявляя о начале новой эры и строительстве новой империи, — сказал Боб.
Лиз потянулась за сигаретой.
— Что ты имеешь в виду?
— Вы смотрели утренние новости? — поинтересовался Херберт.
— Раньше шести новостей не передают, — напомнила она. — Боб, какого черта, что у вас там стряслось?
— Банда неонацистов напала на съемочную площадку. Они убили несколько человек из съемочной группы и угнали автофургон, набитый нацистскими раритетами. И хотя никто ничего про это не слышал, но, похоже, они прихватили в заложницы американскую девушку.
— Господи! — воскликнула Лиз. Она сделала несколько коротких затяжек.
— Выяснилось, что группой руководила женщина по имени Карин Доринг. Что-нибудь слышали о такой?
— Что-то и правда знакомое, — подтвердила Лиз. Не отрывая трубки от уха, она направилась из кухни в кабинет. — Подождите минутку, я взгляну, что у нас есть.
Лиз включила домашний компьютер, села за монитор и вошла в базу данных компьютера, который стоял на ее рабочем столе в самом Оперативном центре. Меньше чем через десять секунд на экране появилось досье на Доринг.
— Карин Доринг, или «призрак из Галле», — сказала она в трубку.
— Призрак откуда? — переспросил Херберт.
— Из Галле, — ответила Лиз и пробежала дальше по тексту. — Это ее родной город в Восточной Германии. А призраком ее зовут потому, что она исчезает с места событий раньше, чем кто-либо сможет ее поймать. Обычно она не пользуется маскировкой и действует с открытым лицом, хочет, чтобы люди узнали, кто за всем этим стоит. Вот, послушайте еще. В прошлом году в своем интервью газете под названием «Наша борьба» она говорит о себе, как о нацистском Робине Гуде, наносящем удары от имени притесняемого большинства населения Германии.
— Похоже, она психопатка, — прокомментировал Херберт.
— На самом деле нет. В том-то и сложность с людьми подобного типа. — Лиз закашлялась, продолжая курить сигарету, и прокрутила текст дальше. — В конце семидесятых, во время учебы в институте, она недолго была членом коммунистической партии.
— Шпионила за врагом?
— Вероятней всего, нет, — ответила Лиз.
— Ладно, — смирился Херберт, — почему бы мне на время не заткнуться?
— Нет-нет, то, что вы сейчас только что высказали, — вполне логичное предположение, хотя, скорее всего, и неверное. Очевидно, она была в поисках себя в идеологическом смысле. Ведь и левые коммунисты, и правые неонацисты очень похожи в своей твердолобости. Таковы все радикалы. Эти люди не способны разобраться с собственными жизненными разочарованиями и переносят их как бы вовне. Они убеждают себя, обычно на подсознательном уровне, что во всех их несчастьях повинен кто-то другой. Причем этим «другим» может быть кто угодно, кто хоть чем-то отличен от них самих. В гитлеровской Германии в безработице обвиняли евреев. Евреи занимали относительно больше должностей в университетах, клиниках, банках. Они были на виду, заметно процветали и уж, ясное дело, были другими. У них были иные традиции, иные праздники, всякие там выходные по субботам. Они были легкой добычей. То же самое происходило с евреями и в коммунистической России.
— Усек, — сказал коротко Херберт. — У вас есть что-нибудь о ее связях, местах, где она скрывается, характерных привычках?
Лиз продолжила просмотр документа. Тот был разбит на разделы с пометками «физиологические данные», «биография» и «методы действий».
— Она «одиночка», что по терминологии террористов означает работу только маленькими группами, — сообщила ему Лиз. — Три-четыре человека — самое большее. И еще, Доринг никогда не посылает людей на задание, в котором не смогла бы участвовать сама.
— Это похоже на стиль сегодняшнего нападения, — сказал Херберт. — Есть какие-то известные теракты?
— Они никогда не заявляют о своей причастности...
— Тоже стыкуется с сегодняшним.
— ..однако на основе свидетельских показаний им приписывают взрыв принадлежащего арабу торгового павильона в Бонне и доставку взрывного устройства в картонной коробке со спиртным в южно- африканское посольство в Берлине, оба теракта — в прошлом году.
— И оба — весьма безжалостные.
— Да, — согласилась Лиз. — Это составляющая ее образа закоренелой нацистки. Но вот что странно: магазин, который подвергся нападению, торговал мужскими товарами, а спиртное предназначалось для посольской холостяцкой вечеринки.
— А что в этом странного? Может, она мужененавистница?
— Это не стыкуется с нацистской идеологией, — пояснила Лиз.
— Верно, — согласился Херберт. — И в военных делах, и в политике геноцида они убивали, не отличая женщин от мужчин. По-видимому, это обнадеживающее известие для американской девушки, если ее и впрямь захватили. Возможно, что ее и оставят в живых.
— Я бы не поставила на это и пенса, — возразила Лиз. — Женщин не трогают скорее не по традиции, а просто из личных симпатий. Здесь также написано, что двое из свидетелей, помогавшие установить личность Доринг, погибли через считанные дни после общения с представителями власти. Один — в автокатастрофе, другой — после ограбления. В дорожном происшествии погибла женщина. Еще одна женщина, которая всего лишь попыталась помочь тем, кто хотели бы покончить с отрядом «Фойер», тоже была убита.
— Не совсем, — ответила Лиз. — Прежде чем утопить пенсионерку в унитазе, ее сначала избивали и пытали. А это уже похоже на садизм. В любом случае этого хватит, чтобы не надеяться на то, что женщин они не трогают.
Лиз снова вернулась к биографии Карин.
— Ну-ка, посмотрим, откуда взялась эта фрейлейн Доринг, — сказала она. — Ага, так и есть. Мать умерла, когда девочке было шесть лет, и воспитывалась она отцом. Ставлю доллар против песо, что там имело место какое-то грязное дело.
— Насилие?
— Да, — подтвердила Лиз. — Снова классическая схема. Девочку либо избивали, либо подвергали сексуальному насилию, либо делали и то и другое вместе. В психике ребенка произошли нерадостные сдвиги, а потом она стала подыскивать место, где смогла бы выплеснуть свой гнев. Попробовала коммунизм, но тот ей почему-то не понравился...
— Потому что он уже умирал, — вставил Херберт.
— Затем она нашла неонацистское движение и превратилась в фигуру, играющую роль отца, то есть, делает то, чего ее отец никогда не делал.
— А где сейчас сам папа Доринг? — спросил ее Херберт.
— Мертв, — ответила Лиз. — Умер от цирроза печени, когда Карин исполнилось пятнадцать. Как раз в это время она стала проявлять политическую активность.
— О'кей, — заговорил Херберт, — значит, мы думаем, что понимаем, каков наш противник. Она счастлива прикончить мужчину, но готова убить и женщину. Она сколотила террористическую группу и рыскает по стране, нападая на иностранцев. Зачем? Чтобы запугать их и те покинули страну?
— Доринг понимает, что это ей не удастся. Государства по-прежнему будут обмениваться посольствами, и люди по-прежнему будут приезжать сюда по делам. Скорей это что-то вроде плаката с
