Едем по безликим маленьким городишкам. Возле припаркованных у домов тракторов Deer и грузовиков Ford носятся чумазые дети и собаки.
— Задрала меня уже эта Америка, — говорит Бахыт. — Хочу домой.
— Два месяца осталось, — говорю я. А потом — хочешь, не хочешь, а сядешь в самолет и полетишь в свою Алма-Ату.
— Не Алма-Ату, а Алматы, — поправляет он.
— А какая разница?
— Наша столица теперь называется Алматы.
— Хорошо, пусть Алматы. А ты, Ахмед, будешь покупать у Сэма видик?
Сэм — бывший питерский фарцовщик, он уже четвертый год в универе, сейчас — «senior», то есть, на последнем, четвертом, курсе, и потихоньку распродает свое барахло. Он хотел впереть Ахмеду видик, который в бывшем Союзе работать не будет, там другой стандарт.
— Не-а, не буду. Мне сказали, что можно найти дешевле.
— Ну, ищи-ищи.
Бахыт говорит:
— В пан-шопах надо смотреть, это типа комиссионок, только дешевле все. Там можно нормальный видик взять баксов за пятьдесят.
Машина глохнет.
— Fucking shit, — говорит Мелисса.
Она несколько раз пробует завестись — облом. Поворачивается к нам.
— Guys, кто-нибудь разбирается в машинах?
— Нет, — отвечаю я. — А ты что, не разбираешься? Ты же ездишь на машине?
— Ну и что? Если надо, всегда можно позвонить механику.
— Ну, тогда звони.
Она выходит из машины, мы — за ней. Маленький городок с однотипными двухэтажными домами. Через дорогу — бар. Мы заходим.
Внутри бар мало чем отличается от всех прочих, в которых был за полгода в Америке: стойка, стулья на четырех металлических ножках, стаканы, пивные краны, стена бутылок, зеркало в деревянной раме.
Пока Мелисса звонит по никелированному телефону в углу, я заказываю пиво себе и Оле, Бахыт — виски с колой, Ахмед — ничего: он экономит, хочет побольше всего накупить.
Несколько трактористов в почерневших от грязи голубых джинсах лениво смотрят на нас.
Мелисса возвращается.
— Я вызвала механика, он приедет через час. И я позвонила моей бабушке — она живет здесь недалеко, тоже в верхнем штате Нью-Йорк — тридцать миль отсюда, на ферме. Она приедет и заберет нас к себе, мы переночуем, а утром я заберу машину, и мы поедем на Niagara Falls. Хорошо звучит?
— Да, — говорит Оля.
Я заказываю по второму пиву. На улице темнеет. В бар заваливает еще народ — сплошные трактористы.
— Куда поедешь на весенних каникулах? — спрашивает Оля.
— Не знаю еще. Может, и никуда.
— А что на кампусе делать?
— Ничего. Сидеть, книжки читать.
— Ну, если только…
Мелисса торчит на улице — ждет механика. Ахмед поперся с ней, Бахыт тоже — за компанию, чтобы не сидеть с нами «третьим лишним».
— Никуда мы не попадем, ни на какую Ниагару, — говорю я.
— Посмотрим еще. Не будь таким пессимистом. Думай положительно, как они здесь говорят.
В дверь заходит Мелисса, идиотски улыбается и орет на весь бар:
— Guys, у меня хорошая новость, и у меня плохая новость. Плохая новость — механик забрал машину и не знает, когда будет готова, а хорошая новость — бабушка вот-вот приедет.
— Отлично, — говорю я. — Просто замечательно. На ферму к бабушке вместо Ниагарского водопада.
— Расслабься. — Оля хлопает меня по спине. — Неужели тебе не интересно побывать на настоящей американской ферме?
— Не знаю. Наверное, не очень.
Минут через сорок заходит бабушка Мелиссы — высокая мужеподобная старуха в широких джинсах и короткой ветровке. С ней — молодая девушка, лет восемнадцать. Знакомимся. Девушка — младшая дочка бабушки, соответственно — Мелиссина тетя. Ее зовут Энн. Бахыт тут же начинает к ней подкалываться.
— Тебе что-нибудь купить?
Она испуганно смотрит на него, говорит “No”.
Садимся в бабушкину машину — огромный корявый «додж» семидесятых годов. Энн — спереди, все остальные на заднем сиденье. Энн крутит приемник, находит песню «Нирваны», качается в такт. Мелисса громко разговаривает с бабушкой, называя ее Gram, сокращенно от grandmother.
— Почти как «грамм», — шепчу я Оле.
«Додж» въезжает на ферму. Громадина хлева и сравнительно маленький дом. Мы заходим, из прихожей попадаем в кухню.
Там сидят за столом двое мужиков — дедушка и Мелиссин дядя, Пит — ему лет тридцать пять, он лысый и красномордый.
Нас тоже сажают за стол, ставят яичницу, сосиски, апельсиновый сок. Моя тарелка плохо вымыта, на ней отпечаток губной помады, как на стаканах в наших вокзальных буфетах. Мелисса обсуждает с бабушкой, что с нами делать. Бабушка говорит:
— Я не могу дать свою машину, она нужна мне вечером — ехать в церковь. Пусть твоя мама приедет и свозит вас всех на Niagara Falls.
Мелисса звонит маме в Буффало, разговаривает, закрывает трубку рукой, спрашивает у бабушки:
— Gram, а ты заплатишь ей за бензин, если она приедет?
— No way, — говорит бабушка, скривив губы: «ни за что».
После ужина переходим в большую комнату, рассаживаемся по креслам и диванам.
Пит включает телевизор. Идет комедийное шоу, прерываемое смехом «из зала».
Пит заговаривает с Олей.
— Значит, вы из России, да?
— Можно и так сказать, но вообще, из самой России только я, Ахмед — из Узбекистана, Бахыт — из Казахстана, а Влад — из Белоруссии.
— А, я знаю Белоруссию, — ухмыляется Пит. — Тракторы.
Он начинает базарить про тракторы «Беларусь», называя их «Билэрэс», с ударением на втором слоге. Говорит он медленно, с трудом подбирает слова.
Из ванной выходит, завернувшись в полотенце, Энн и поднимается наверх. Бахыт смотрит на ее плохо вытертые ноги, торчащие из-под полотенца. Ему ничего не светит, и он это знает.
Пит выходит в кухню, возвращается с бутылкой пива, нам не предлагает, и мы теряем к нему интерес.
Заходит бабушка, говорит, что Олю поселят на втором этаже, в отдельной комнате, Мелисса будет спать в комнате Энн, а мы втроем — на диванах в гостиной. Оля говорит нам «Спокойной ночи» и уходит. Телевизор работает, я дремлю, потом открываю глаза. Ахмед и Мелисса лежат на диване, обнявшись, и целуются.
Просыпаюсь. В окна — солнце. Ахмед и Бахыт храпят на диванах. Мелиссы не видно.
Нас зовут завтракать. Апельсиновый сок, тонкие полоски жареного сала — они называют это «бекон», — тосты и кофе. Я спрашиваю у Оли:
