двора.
Он пошел, не контролируя себя, в сторону Смоленского кладбища. Мыслей не было, потому что все случившееся напоминало бред, галлюцинацию, сонный морок... Варшава понимал, что анализировать ему пока нечего – слишком много непоняток и слишком мало реальной информации...
Добредя до телефонной будки, вор стал звонить за десять копеек (двушки не нашлось) Артуру домой, но, набирая шестую цифру, вспомнил про праздник, и перезвонил на работу. На том конце трубку сняли, но Варшава свою повесил, так как по голосам и реву магнитофона понял, что в кабинете Тульского все уже «никакие».
Решив отложить разговор с Артуром на утро, вор пошел к себе домой. Он знал, что не будет спать всю ночь. Он шел и думал: как же так, и при чем здесь некая гражданка Гороват? Несколько версий он сразу же отбросил, потому что мысль об изнасиловании вызвала у него тошноту, а вариант неудачного разбоя – дерганье левого века. Варшава слишком хорошо знал Проблему...
Придя домой и заварив себе чифиря, вор позвонил нескольким своим корешам и стал ждать их. Шоковое отсутствие мыслей сменилось вдруг лихорадочной работой мозга: «Может, женщина тоже узнала этого шахматиста? Такие случайности... А если?!» Наконец до Варшавы дошло, он вскочил и забегал по квартире: «Господи, как же я сразу-то не подумал... Я же теперь его в лицо знаю... Мне жить еще лет тридцать да осталось... неужели за тридцать лет ни разу не встречу?! А ежели не встречу – как помирать- то? Убил – он!!! И женщину – он!!! Ничего... Чуть добавить информации... Должен встретить. Мы тоже не последние люди... Наверняка – он обоих... да! А молодой ведь, как в кино – культурный... Я заставлю его шахматные фигуры глотать!!! Белую пешечку, черную... Не сдохнет – станет от доски откусывать... мы же не звери – я ее маслом намажу... Ну, сука, тварь перхотная!..»
Варшава сам себе не врал, он уважал себя и страшно жаждал встречи, понимая, что раньше времени он на нее не попадет, но и не опоздает. Вор это знал. Он боялся пока сказать себе только то, что враг – умный, ловкий и не из их мира. Он вообще... непонятно, из какого мира... Пока только тень от него изменяет жизнь всех вокруг...
...Варшава говорил долго – у Артура успело пройти все похмелье, и голова начала болеть теперь уже от другого, Вору Тульский поверил сразу же – по интонации, по дергавшемуся кадыку, по чувству. Да и вообще, Варшава ему никогда не врал – хитрить, не договаривать чего-то мог, а врать – не врал.
Когда вор замолчал и устало снова расплескал остатки водки по стаканам, Артур шумно выдохнул, будто вынырнул из проруби, и спросил:
– А ты думаешь, что это тот... как его... Никита, кажется?.. Я лица-то его не помню теперь... Только улыбочку странноватенькую и глаза... Такие – неприятные... Я тебе говорить тогда не стал...
– Ничего я не думаю, – зыркнул Варшава воспаленными глазами. – Все, что знал – тебе рассказал, в деталях... Однако же по возрасту мальчонка этот аккурат тянет на того пионэра, что велосипед хотел... Глаза, говоришь? Вот и Славка, покойник, разглядел, что глаза у Шахматиста, как у слепого...
Тульский, не чокаясь, выпил во помин Проблемы и даже занюхивать не стал – водка глоталась, как вода, алкоголь мгновенно пережигался адреналином. Вор молчал, словно ждал чего-то от Артура – тот напряженно думал о чем-то, наконец, прервал тягостное молчание:
– Честно говоря, не знаю, что и сказать... Боюсь, опыта у меня не хватит сработать такое... Ужас какой-то загадочный...
– И по мне – загадочный, – кивнул Варшава. – Хотя я, ты знаешь, много случайного и заиндевевшего видывал... Но чтоб такое?!! Сыскать его надо, сынок, этого Шахматиста-Невидимку... Из-за этой гниды нет Славы – в лагере бы за Славку жулики и невинную душу на небеса уговорили... Да к тому же... Хлопчик-то этот навряд ли остановится в делах своих пакостных, на комбайнера переучиваться не пойдет... Чую я – не простой это парнишка. Кто – понять не могу, но не простой...
Артур потер лоб, пытаясь конкретизировать мысль, внезапно пришедшую ему в голову, потом глянул на вора, начал было уже говорить, но сглотнул слова.
– Ну, не менжуйся, опер! – рыкнул на него Варшава. – Ежели натумкал чего – выкладывай, обсосем!
Тульский осторожно начал:
– Я не знаю, как ты к этому относишься...
– Ну, говори, говори!
– А если поговорить с начальником ОУРа?
Вор аж голову вскинул:
– С Токаревым? Кому поговорить?
– Тебе, не мне же... Я все равно убедительную легенду не слеплю – откуда весь расклад знаю...
Варшава досадливо скривился, как от зубной боли:
– Ты че, парниша, сдурел?!
– Да ты погоди, не спеши...
– Сдурел, говорю? Мы с ним друг про друга знаем столько всякого... однако ж не выпивали... Как ты себе это представляешь? Он удивится, мягко говоря, да и мои не поймут...
Поняв, что при всем внешнем возмущении вор начал-таки размышлять над предложенным вариантом, Артур насел на него:
– А зачем об этой встрече по радио объявлять?
Варшава попытался дать Тульскому, азартно перегнувшемуся через стол, щелбан в лоб, но опер ловко увернулся.
– Да ты знаешь, как подобные встречи тайные называются? Я – вор! У нас, если узнают...
– Погоди, погоди, – выставил вперед ладони Артур. – Я тебе что предлагаю?
– Что?
– Просто поговорить.
– О чем?!
– О том, что случилось... Как ты это видишь. Ты же не информацию сдавать пойдешь...
– А я это вообще никак не вижу, – ворчливо и, в общем, нелогично, огрызнулся Варшава. Тульский понял, что зерно сомнений упало на благодатную почву, и продолжил убеждать:
– Однако, ночью не спал?
– Не спал.
– Значит, надо всем переговорить... Потому что в этой истории если кто и сможет что-то реальное сделать, так это Токарев. Я – по-честному – не вытяну... И еще... я могу его попросить... подготовлю позиции... у меня есть с ним отношения... думаю, он мое мнение учтет.
Вор помолчал, поскреб затылок, спросил уже спокойнее:
– А ты не молод, чтобы сам Токарев твои мнения учитывал?
Артур уверенно покачал головой:
– Поверь, была небольшая история... В общем, я могу.
Варшава, подперев щеку рукой, закрыл глаза так надолго, что казалось, будто он заснул. Тульский терпеливо ждал. Наконец, вор, так и не открывая глаз, пробурчал:
– Ладно, иди служить Родине, лейтенант. Старайся сажать только злых и гнилых. Я тебе перезвоню... скоро. Надо пожить малеха с ентими мыслями.
Когда Артур ушел, Варшава тоже засобирался – ему надо было еще со многими переговорить...
За этот день он повстречался со многими блатными и наслушался много разных глупостей. Кое- кто, впрочем, говорил дело, но в основном – общими фразами. Донесли до Варшавы и мнение некоего Жоры-Туры – тот вечно находился во Всесоюзном розыске и, надо отдать ему должное, не залетал, хотя Питер посещал исправно. Жора давно шипел на Варшаву и показывал свое жало. И не то чтобы между ними какая ссора была – они просто были разными, разными по всему. Жора был по своей природе подл, но – далеко не дурак, и на кровь способный, особенно если кинут оскорбление в глаза и при всех. Так вот, Тура припомнил Варшаве все – не в глаза, но некоторые вещи крыть было нечем. Среди жулья он вел такие разговоры:
– Редеют ряды. «Шива» сел непонятно как, хотя мешок беличьих шкурок так и не нашли. Менты –
