«фетву» — приговор шариатского суда, куда коряво по-русски было вписано печатными буквами «ПРИДАТИЛ ЧЕЧЕНСКОГО НАРОДА». Панкевич снова выругался. Тунгус перехватил под левую руку снайперскую винтовку и вздохнул:
— Шашлыками угощал… Мы когда сарай чинили — он меня еще в сторону отводил, просил, чтоб я ротному передал про какого-то Хамзата… Говорил, что его сюда не пустят, потому что здесь «беной», а Хамзат — аллерой… Говорил — не надо зачистки, хотим дружба и не стрелять… Говорил — не надо село ездить, семь мужчин осталось, если будет ополчение — придут с гор убивать… Я толком не понял… Еще говорил — араб придет, стрелять будет, снайпер какой-то…
— Какой араб? — не понял Рыдлевка.
— Да хрен его знает, — пожал плечами Тунгус. — Он сильно датый был… Я ротному, как мог, пересказал — он только рукой махнул. Сказал, что у этого Хож-Ахмета у самого плечо надо проверить…[24]
— Понятно, — сказал Панкевич. — Вот что… Дуй-ка к Самохвалову на тот конец, доложи… ситуевину. Осторожнее… Возьми у Федорова Коняева и Гусева — один не ходи… Давай.
В этот момент пожилая чеченка снова заблажила:
— Там бумажка оставил: кто будет жаловаться — всех зарэжим! Фэдэрал — убийцы! Не пускают в район! Мнэ женский консультаций надо!
— Мамаша, — устало вздохнул Рыдлевка. — Да угомонитесь вы…
Зачистка шла. Жизнь села — как ни странно — тоже. Во дворах, где заканчивались обыски, молодые женщины начинали деловито развешивать белье, причем по большей части мужское, хотя и мужчин-то в селе, считай, почти не было… Тунгус с Коняевым и Гусевым нашел Самохвалова у дома администрации. Ротный пересчитывал лежавшие на земле (видимо, найденные «вованами») ПТУРСы — «Фаготы».
— …четыре, пять, шесть… Прокурор подъехал? Где он? С аксакалами обнимается? Что, Султан, скажешь? «Ничего нету, товарищ майор, Аллах видит нэту». А пулеметная лента откуда? Пулемет, небось, только в фильме «Чапаев» видел?
Султан смотрел в землю:
— Не знаю… Мы — мирный…
— Товарищ майор, — обратился к ротному Тунгус, — старший лейтенант Панкевич просил доложить… Там Хож-Ахмет — ну, тот, у которого еще барана задавили. Его повесили. По шариатскому приговору. Сейчас снимают как раз…
Ротный в бешенстве схватил Султана за плечо:
— Что скажешь, тоже не знал? Кто в селе, Султан? Что ты муму ебешь? Что тут у тебя происходит?
Султан, казалось, стал еще меньше ростом, еще больше поник плечами:
— Не знаю, Аллахом клянусь… Хлэбом клянусь — мы мирный… Те, кто с гор приходят, — звери… Они придут, фугас поставят — нас поссорить хотят. Вы зачистку делаете — они приходят с гор, говорят, вот, вас от гоблин защищать надо… Давай баран, давай дрова… Я не боюсь — менэ столько раз кинжал на горло приставал… Меня зарежут — ты, майор, с кем говорить будешь? С аксакалами?! Иди — говори. Как прокурор.
— Ладно, — чуть сбавил тон Самохвалов. — Ты мне Лазаря не пой… Не первый день… Только что-то в этот раз — вчера нашего парня зарезали, сегодня — вашего сельчанина повесили… А в селе, ты говоришь, никого? С гор летают?
Султан отвернулся.
…Между тем на том конце села, где находился взвод Рыдлевки, с истошным криком побежала по улице пожилая чеченка:
— Ой, федералы насилуют! Ой, прямо дома грабят!
Рыдлевка с Веселым ее даже не сразу догнать смогли:
— Стой, стой, мамаша! Где насилуют?
— Там. Контрактники…
Панкевич буквально ворвался в указанный дом — Веселый ввалился за ним. Дверь в комнату старлей чуть ли не вышиб с петель и… замер на пороге. В комнате пожилая женщина угощала трех лысых крнтрактников-«вованов» еле заварившимся чаем. На стенах — советские грамоты и дипломы с выставок филателистов. Сидевший рядом с контрактниками древний старик с азартом тыкал пальцем в аккуратный кляссер. Аксакал посмотрел на Рыдлевку недоуменно и, видимо, продолжил что-то объяснять про марки:
— …Вот, смотри, точно такая же — но без зубцов, а год — семьдесят третий.
Потом старик все же отвлекся от альбома и спокойно сказал десантникам:
— Зачэм двери ломаете? Открыто. Заходите. Нас уже провэрили. Вот, филателиста встретил… Я сначала только советскую флору-фауну. Потом, когда в Грозном уже… Там — заграничные. Вот Гвинея, а это — афганские… Жирафы. А ты — «спорт», говоришь? Олимпийские, восьмидесятого года — нужны, «гашеные»? Мнэ — нэ надо…
Вэвэшник-филателист развел руками и пояснил Рыдлевке:
— Товарищ старший лейтенант, мы только чай… Свои дома прошли — все чисто… доложили… А что?
Панкевич не ответил, махнул с досадой рукой, вышел, наткнувшись на Веселого. На улице стояла все та же старая женщина, которая подняла панику.
— Ну и чего ты, дура старая, орешь? Чего людей баламутишь?
Вообще-то, Рыдлевка редко так грубо разговаривал с женщинами, тем более пожилыми, но тут сорвался. Старуха, впрочем, не особо и смутилась:
— А я смотрю — трое мужиков зашли. А там — женщина… Что же им там делать?
Веселый заржал. И тут с другого конца села ударил винтовочный выстрел… А потом — еще один.
…К Самохвалову подбежал Орлов с тремя бойцами:
— Товарищ майор… Там за кладбищем снайпер работает…
— Японский городовой… — Самохвалов снова посмотрел на Султана. — Ну что? Мирный… С огнем играешь.
Султан молчал…
Ротный сориентировался быстро — развернул разграфленную на квадраты карту и начал по радио наводить минометчиков:
— …По улитке — девять… Какой, на хер, тридцать восемь? Сорок, минае… артели хреновы, мать вашу! Перед развалинами, перед развалинами! Земля лысая. Бери сорок, ты что — турок?! Чего? Мне все равно, как. Хоть в рот, хоть раком. Давай!
Со стороны кладбища ухнули три разрыва. Самохвалов кивнул — заорал в «радио» снова. — Сорок, сорок давай. Еще разик, японский городовой!
Бабахнуло еще трижды.
— Что? Накрыл, говоришь? Сейчас посмотрим. Орлов! Бери пару бойцов — гранатометчики обязательно… И вот Николаева бери — раз уж у него снайперка… И нежненько так… В темпе вальса… Вперед!
Орлов с бойцами ушли перебежками по направлению к кладбищу, Коняев с Гусевым остались, но Самохвалов тут же рявкнул и на них:
— А вы чего? Живо до Панкевича, передайте — всем в броню, быстро!
Коняев и Гусев побежали назад, но успели услышать еще один снайперский выстрел со стороны кладбища и матерный рык ротного:
— Ах ты, блядь… Неужели снял, сука… Суханов, еб твою мать, он жив!! Разворачивай и по полной — 18-40, по улитке — 9. Никакой поправки… Какой, в жопу, ветер?! В жопе у тебя ветер! Он, падла, кажется, у меня одного снял…
…Между тем через несколько минут к дому «администрации» вернулся старший лейтенант Орлов. Тунгус и еще один боец волокли за руки убитого десантника. Он был без одного сапога. Самохвалов глянул в лицо убитому и закусил губу:
