Самохвалов поднялся, закусив губу. Числов, ставший очень серьезным, покачал головой:
— Если гранаты, значит — работают вплотную…
Майор кивнул и дал отмашку Панкевичу, уже собравшему свой взвод, за исключением Ары и еще четверых, оставленных Орлову:
— Лева… Двигай наверх. Дай нам оборону организовать. Завьялов — еще молодой… Они отсюда — где-то в километре…
— Есть!
Панкевич со своим неполным взводом двинулся наверх. Капитан Числов успел дружески ткнуть его кулаком в плечо. Самохвалов же, не поднимая головы от рации, даже не посмотрел вслед ушедшим, он ждал, пока связист вызовет базу. База откликнулась быстро — голосом полковника Примакова, и майор начал докладывать:
— База, квадрат 1785, по улитке — семерка, вступил в бой. Судя по всему, разведка какого-то крупняка. Может, и Хаттаба. Как ждали, только раньше… Пока справляюсь…
— Давай, майор, справляйся, — отозвался Примаков. — У нас тут Рыжий, ты знаешь, в засаду попал. Глубоко. Сейчас ему помогаем. Как туман рассеется, тебя летуны навестят. Заявка давно подана… Туман, блин… Держись…
— Ага, — кивнул Самохвалов и попытался вызвать Завьялова. Майор четко, как диктор, выговаривал в микрофон:
— Дима, Дима, ответь… К тебе Рыдлевка пошел. Понял меня? Дима, ответь! Митя! Если не можешь — отходи. Ничего. Мы ждем… Только за собой подбери…
Но радиостанция молчала, не отвечая. Лейтенант Завьялов уже и не мог ответить — тяжело раненный в голову, живот и ноги, он лежал за большим валуном и еще стрелял в напиравших перебежками боевиков, стараясь прикрыть отход остатков своего взвода. Может быть, лейтенант Митя Завьялов, был и не самым лучшим разведчиком, может быть, он был простоват и не очень быстрого ума… Может быть. Но погибал он так, как и положено настоящему русскому офицеру, — без стонов и жалоб, прикрывая своих солдат…
Самохвалов оторвался от рации, глянул красными глазами на Числова и Орлова:
— Так, Сергей, Вова… Не хер тут стоять. Давайте-ка, займитесь обороной рубежа — по всем статьям… Чтоб заодно и бойцы разогрелись… Пока можно, нужно как можно глубже зарыться… Ну, мне вас учить? Давайте, хлопцы… Саранцев — давай, не стой. Тебя тоже касается…
Офицеры разбежались по подразделениям, а Самохвалов снова повернулся к рации:
— Митя, Митя… Я не слышу тебя… Ответь Сошке… Митя. Спокойно скатывайся вниз, как на саночках. Туман на твоей стороне… Митя, ответь…
Рация захрипела, ожила, Самохвалов даже сжался весь, но из мембраны вышел другой голос — не Завьялова:
— Сошка, ответь Вымпелу… Я — сержант Николаев… У нас тут… нормально… Только из гранатометов лупят. Вымпел-первый ранен, тяжело… Не всех вижу… Духов — до тридцати, может, больше… Я отхожу, но не могу оторваться… Подобрал не всех…
— Молодец, молодец сержант! — заорал Самохвалов. — Держись, к тебе твой взводный идет… Ты в сторону соскочи, пусть они катятся… Он их и встретит… Как понял меня?
— Понял, товарищ майор… Пусть они побыстрее… Сильно жмут…
Самохвалов сразу же начал вызывать Панкевича, хотя от момента его ухода прошло не более получаса. Взвод Рыдлевки двигался в быстром темпе, но — относительно, ведь они шли вверх и далеко не по ровной дорожке…
— Лева, Лева, как настроение? Уже видишь, да? Да, не все еще в мире спокойно. Да… Ты принимай Митино хозяйство, собирай всех и спокойно бери вправо — ниже — и домой… Слышишь? Как в анекдоте — если жена идет прямо, значит, она идет налево… А ты — направо и вниз, как на саночках… А мы встретим… Не задирайся особо с хулиганами… Ну, потрави с ними минут двадцать — ты же умеешь… Пусть первые оторвутся… И домой… А мы сейчас артиллерией подмогнем… Давай, Левонтий. Давай…
Самохвалов отер огромной пятерней от капелек пота лицо и рявкнул:
— Суханов! Никита! Давай сюда, живо! Сейчас базе объяснять будешь, чтобы они во-он туда положили… Видишь, вон ту хреновину? Да не ту, а вон там… Духи же, сволочи, обязательно за ней что- нибудь нарисуют. Пусть лучше ямка будет. И за перевал — туда пусть понапихают, хуже не будет… Давай, сынок, вызывай базу… Еще раз…
…Левка карабкался вверх по склону, и его собственное хриплое дыхание иногда заглушало звуки боя, идущего впереди и приближавшегося с каждой минутой. Старший лейтенант уже не мог точно сказать — сколько по времени они так бежали, если это можно было назвать бегом. Обгоняя Рыдлевку, чуть впереди клином выдвинулись Дядя Федор, Веселый, Конюх и Маугли. Рядом с Панкевичем тяжело дышал сержант Бубенцов. На боевиков они натолкнулись неожиданно — те выбежали из тумана в полный рост и начали растекаться навстречу, словно лава, только не красного, а серо-зеленого цвета…
За духами, в клочьях тумана виднелся густой кустарник и по его краям — тела десантников, неподвижные и еще пытающиеся подняться… Сквозь грохот автоматов Левке послышалось что-то, похожее на рычание. Или это был его собственный хрип?
На расстоянии 30-40 метров противники начали разбираться по парам, паля из беззвучных в общем вое и грохоте автоматов…
Первым встретил лоб в лоб бегущего навстречу боевика дембель Дядя Федор. Потом, словно в замедленной съемке, они остановились друг перед другом — Дядя Федор и здоровенный бородатый араб, словно Пересвет с Челубеем. Между ними было метров пять, не больше… Их автоматы ударили почти синхронно, и так же синхронно они упали на колени. У обоих хлынула изо рта кровь. А потом они повалились в разные стороны.
Панкевич успел очередью — навскидку — прошить прицелившегося в Родионенко боевика и словно откуда-то со стороны услышал свой собственный сорванный голос:
— Шире бери, шире! Обтекай снизу… Мургалов! Смотри! Коняев, ищи щель! У тебя ротный пулемет, блядь, а не рогатка! Родионенко, слева!
Маугли засадил короткую очередь в морду бородачу с гранатометом, тот упал, но гранату выпустить все ж таки успел. Она не взорвалась сразу, а огненной ящерицей со свистом поползла по склону — и только потом последовал взрыв, почти не слышный из-за начавшейся за спинами боевиков канонады…
Прямо на Панкевича пер боевик, с черной лентой на лбу, в выцветшем бушлате и синих спортивных штанах. Левка не видел, кто в него стрелял, но дух вдруг схватился за яйца и заревел так, что на мгновение все — и десантники, и боевики — глянули в его сторону.
За воем умирающего все же слышалось, как бегущие сзади кричат «Аллаху Акбар» — протяжно и как-то даже жалостливо…
…Откуда-то справа, пятясь спиной, вынырнул из тумана сержант Кузьмин — без бушлата, в расстегнутой гимнастерке и с пулеметом в здоровенных ручищах. Обернувшись, он заметил Панкевича — заорал ему на «ты», как равному:
— Панкевич, уводи пацанов вниз! Я прикрою! Со мной — еще семь!
Чуть разошедшийся туман на мгновение открыл поле боя: от края до края — сплошь неподвижные, скрюченные тела с дырами в животах, а стало быть — расстрелянные в упор…
…Конюх и Веселый зацепились на откосе слева и вели огонь в спины спускавшихся боевиков. Рыдлевка закричал Коняеву:
— Ваня, длинными давай, Ваня! Прижми их к земле!.. Родионенко, назад!..
Но Веселый то ли не расслышал команду, то ли решил ее не выполнять — он попытался перебежать за голый валун, чтобы помочь поднимавшемуся спиной на откос сержанту Кузьмину. Сержанту было очень неудобно одновременно стрелять и пятиться на подъеме. Веселый хотел подхватить Кузьмина за шиворот, но сам споткнулся и упал, и это спасло ему жизнь — короткая очередь пролетела как раз над ним. А следующая — достала Кузьмина. Сержанта бросило назад, он дернулся несколько раз, так и не выпустив пулемета, а потом его тело покатилось по откосу, пока его сапогом не остановил подбежавший боевик с американской автоматической винтовкой в руках. Осатаневший дух с визгом вонзил ствол Кузьмину в рот и с каким-то исступлением в вытаращенных глазах начал выпускать из своей винтовки очередь за очередью.
