Нормальных семей не бывает

похода по магазинам. Немного вздремнув, они спокойно поужинали в гостиничном ресторане, угощала Дженет. После чего пошли прогуляться по Международному бульвару – тяжкое испытание для Уэйда, поскольку даже самый пустяк стоил там недешево. Потом они вернулись в номер и уселись за телевизор, а Уэйд снова удалился с телефоном на балкон и, собрав все нервы в кулак, постаравшись отогнать любые мысли о том, что он – кругом виноватый блудный, никчемный сын, позвонил отцу в «Муси-пуси».

– Да, слушаю?

– Привет, папа, это я, Уэйд.

Ответ Теда прозвучал пустым эхом:

– Уэйд.

– У меня так и не получилось поговорить с тобой там, внизу, когда снимали Сару.

– Куча телепридурков.

– У каждого своя работа.

– Значит, ты вышел из тюрьмы,– сказал Тед.– Хорошо. Для тюрьмы ты уже слишком стар. Грустно смотреть на людей, которые попадают за решетку после сорока: они не умеют широко мыслить.

– Ты хорошо выглядишь.

– Правду сказать, сам не пойму почему. Но Никc говорит, что у меня удачное телосложение. Кроме того, у меня регулярный стул, и я пользуюсь солярием сколько душе угодно.

– Да, папа, я тут краем уха слышал, что тебе нужны деньги.

– Что значит «краем уха»? Мои дела не для чужих ушей.

– Просто я подумал, что тебя может заинтересовать план, который я придумал, чтобы немного подзаработать.

Тед замолчал.

А трубку-то не бросил.

– Дешево досталось – легко потерялось,– сказал Тед.– Без этого дома я обойдусь, к тому же чертова крыша стала течь. Никс нас прокормит, пока я не подыщу какую-нибудь работенку, правда, Никс? Уэйд мысленно представил, как Ники, на заднем плане, закатила глаза.

– Слушай, пап, а не съездить ли тебе завтра с нами в Диснейуорлд? Развлечемся. Я плачу.

Все – пути назад нет.

– В Диснейуорлд? Ты что – спятил?

– Понимаешь, папа, там будет один парень – Норм...– Уэйд осекся, почувствовав, что последняя фраза: Там будет один парень – Норм...– прозвучала неважно.

– И?

– У него есть одна мыслишка, и ему нужна помощь...

– И?

– Я собирался ему помочь и подумал, ну, что, может, ты бы тоже смог.

– А что я должен делать? И сколько за это получу?

Это уже жестоко.

– Ты? Десять штук, а дел всего – съездить в одно местечко неподалеку.

– О'кей,– прозвучало в трубке после паузы.

– Так что – подробности тебя не интересуют?

– Мне нужны деньги. Подробности предоставляю тебе.

Снова последовала пауза.

– Спасибо, что вспомнил обо мне, Уэйд.

Договорившись о встрече на следующее утро, они повесили трубки. Чувствуя себя Санта-Клаусом, Уэйд вернулся в комнату, где он, Бет и Дженет уснули под передачу исторического канала. Около трех он проснулся и никак не мог заснуть снова. Он вышел на балкон, куда еще долетали с моря обрывки выдохшегося, бесполезного ветра. Уэйд посмотрел на полную или почти полную луну. Если бы на Земле случайно не появились люди, Луна все так же висела бы в небе, точно такая же, как сейчас. Уэйд попытался представить себе Флориду до пришествия человека, но не смог. Мир внизу казался слишком обжитым со своими трейлерами, оптовыми складами и убогими барами. Уэйд решил, что если бы люди добрались до Луны, то, наверное, превратили бы ее в подобие Флориды. Наверное, к лучшему, что она так далеко, так недосягаема.

Потом он подумал о матери, которая таяла у него на глазах и все же в каком-то смысле была моложе, чем когда-либо,– теперь она знает о жизни даже больше, чем я знал до недавних пор: о том, какое жуткое дерьмо этот секс,– она так многое для себя открыла,– и он снова почувствовал один из тех бесчисленных уколов совести, которые всегда чувствовал, вспоминая о поведении отца, о собственном поведении и о том, как это сказалось на матери – его распутство и глупость.

По крайней мере, завтра будут деньги, и, пожалуй, теперь Уэйд сможет отвязаться от этих головорезов из Карсон-Сити, которые в час ночи останавливались под окнами их с Бет кооперативной квартирки и слепили светом своих фар. И может, останется еще немного, чтобы попробовать какие-нибудь новые сочетания лекарств. А десять штук папе? А, чепуха. В кои-то веки смогу оказать ему более или менее важную услугу.

Жизнь действительно сводилась к простым вещам: жена, о которой нужно заботиться, ребенок, который вот-вот должен появиться на свет,– маленькое гнездышко, которое нужно защищать от этого огромного мира, только и ждущего, чтобы наброситься и разнести все в клочья. Уэйд подумал о текущей в его сосудах крови – в ногах, кончиках пальцев, мозгу – и постарался застыть так, чтобы ощутить этот внутренний кровоток, но у него ничего не вышло. Нам не дано чувствовать ток нашей крови, точно так же, как и вращение Земли. Он подумал о своей болезни. Посвящая в это Сару, он сказал:

– Это машина времени, сестричка.

– Не будь таким легкомысленным, Уэйд.

– Ничего я не легкомысленный, Сара. От правды никуда не денешься.

– В каком смысле это правда?

– Ну, скажем, если бы мы родились не сейчас, а сто лет назад, нас обоих уже не было бы в живых. Ты умерла бы от перитонита, который у тебя был в третьем классе, или от заражения крови.

– Или меня утопили бы, как котенка,– сказала Сара.

– Сейчас ты жива, а через минуту – глядишь, уже и нет. А я? Черт побери, да я уже сто раз мог умереть по любой причине. Так что мне представляется, что этот вирус просто подводит часы, чтобы они шли правильно. Старики теперь – явление неестественное.

– Ты правда так думаешь?

– Да, правда.

– Извини, но тут я вынуждена с тобой не согласиться.

Уэйду послышались в голосе Сары жесткие нотки.

– Ты в состоянии куда-нибудь устроиться и работать? – спросила она.

– Да вроде. Крупье на полставки в этом дерьмовом клубе на Фримонт-стрит. И ни грамма – а то печенка сразу полетит.

– Лечишься?

– Да, но давай об этом не будем. И моргнуть не могу без таблетки. Скоро психом от этого сделаюсь.

Почувствовав жгучие укусы мошек, Уэйд вернулся в комнату. Бет храпела. Было 4.00 утра – время принять три капсулы и запить их ананасовым соком. Куда подевались прошедшие шесть минут? Куда девается израсходованное время? Может, для него есть какая особая свалка? Или утекает рекой, как воды Ниагары? А может, время испаряется, превращаясь в дождь, и все начинается сначала?