Нормальных семей не бывает

как полицейские приближаются к Хелене. Они просят всех пройти в дом, но Хелена не понимает, зачем это, собственно, нужно.

– Вы не могли бы пройти в дом, мэм,– обращаются полицейские к Хелене.

Та не отвечает.

– Мэм? Пожалуйста.

– Нет. Мне больше нравится здесь. Хочу посидеть на крылечке – такая погода...

Мальчишки Ким выбрались на крышу, следя за развитием событий. В руках у них появились бинокли. Пейны тоже не собирались покидать своего наблюдательного пункта.

– Если сидеть на солнце, любуясь природой,– это преступление,– сказала Хелена,– значит, я виновна. Арестуйте меня. Или отстаньте. Дженет, пожалуйста, попроси этих людей покинуть твои владения.

Дженет и Ники сделали еще по глотку, и Дженет продолжала:

– Копы попытались вести себя разумно, но, конечно, назвать ситуацию разумной было никак нельзя, и это ни к чему не привело. Парни Ким между тем названивали по мобильникам своим дружкам, так что вдруг, откуда ни возьмись, около дюжины подростков собралось на другой стороне улицы, глазея на мое крыльцо. Один из них снимал сценку любительской камерой. Казалось, все происходит в подводном царстве. Женщина-полицейский сказала Хелене, что ее придется арестовать, на что та ответила: «Прекрасно». То есть полицейские шли на все уступки, только чтобы дать ей возможность сохранить достоинство, но не тут-то было.

– Ну и дела.

– Еще бы. Тогда женщина попыталась надеть на Хелену наручники, но Хелена словно обезумела и чуть не укусила ее, так что второму полицейскому пришлось прийти на помощь, а ее груди так и болтались, и вдруг она завопила: «Насилуют!» – я была просто в ужасе. Тут Хелена заметила, что я не пытаюсь остановить полицейских, и стала обзывать меня ужасными словами. Ну, допустим, когда у тебя дети- подростки, случается и не такое услышать, но потом она начала говорить о...

– О чем?

– О том, что у нее была связь с моим отцом, и, как выяснилось, не один десяток лет. Я не поверила ей, но удивительно, сколько имен, дат и адресов может навыкрикивать рехнувшаяся тетка, пытаясь избежать ареста,– большущий список «где» и «когда» – и где была моя мать, пока они встречались, но хуже всего было то, что она вслух вопила о том, что отец говорил про меня.

– О Боже.

– У меня нет слов, чтобы передать, что я чувствовала. Просто нет слов. Потом подростки тоже кинулись на бычка – как в Памплоне. Стоял октябрь, и на лужайке еще была роса. Такая неразбериха.

Это все твоя вина, Дженет Драммонд. Ты предала свой пол. Ты предала свою семью и меня, своего единственного настоящего друга. Ты дрянь. В тебе ничего живого не осталось. Ты безжизненная ханжа, двуличная индивидуалистка и дрянь – вот что говорил про тебя твой отец.

– Прошло несколько минут, прежде чем Хелену затолкали в машину, и я была так рада, что стекла подняты и ее ругательства мне больше не слышны. Копы уехали, соседи испарились, и я осталась одна на ступеньках перед домом. Моя жизнь была разбита, а я так и стояла перед дверью. Это было так ужасно, меня всю колотило.

Дженет допила свой коктейль.

– Еще немного, и я напьюсь. Надо возвращаться в гостиницу.– Она вытащила карточку, чтобы рассчитаться.– Знаешь, после того как Хелена свихнулась, развод показался мне такой мелочью. Я ничего не имела против развода, чего бы там ни казалось со стороны. Наверно, нам вообще не стоило жениться. Век живи – век учись.– Она расплатилась с барменом.– Пошли?

Они вернулись в отель и уснули рядышком на огромной кровати. Ближе к вечеру их пробудили от их слегка хмельных снов фейерверки в аккуратной рамке окна: распускающиеся и гаснущие белые и розовые огненные хризантемы.

– Спорю,– сказала Ники,– что богатых так и будят – фейерверками. Спорю, что у них есть специальные фейерверки только для богатых, которые мы никогда не увидим,– такие, которые запускают днем.

Дженет не сразу вспомнила, где она и почему, но довольно скоро утренние происшествия пришли ей на память. А детки где? Она произвела свой обычный переучет. Итак: мальчики еще не вернулись из Диснейуорлда. Сара – на мысе Канаверал.

Обе они еще испытывали легкую контузию от утреннего налета. Им было видно, как вездесущие, толстые и глупые муравьи ползут по окнам номера на двадцать шестом этаже. И чего им надо?

– Как тебе кажется, ты после этого изменилась? – спросила Ники.

– После ограбления?

– Нет, когда ты узнала, что у тебя...

– Что у меня это? Ох, хватит со мной миндальничать, Ники. Так и говори – ВИЧ.– Дженет потрогала шрам от пули под ребрами.– Как это было? Да как со всеми бывает. Это неправда. Тут какая-то ошибка. Вы меня с кем-то путаете. А потом я подумала: «Ничего! Наука тебя вылечит!» Она и вылечила – отчасти. А теперь мне кажется, что сама наука прежде всего виновата в том, что эта болезнь вообще появилась. Какие-то подонки из ЮНЕСКО делали вакцину из перемолотых обезьяньих мозгов в Африке. Все равно мы никогда не узнаем. То есть я хочу сказать, что СПИД это не просто болезнь, которой заражаются шестидесятилетние канадские домохозяйки. Я даже и не называю это СПИД; про себя я называю это Мозговые Клетки Конголезских Обезьян.

Муравьи чуть слышно топотали по стеклу – как будто по нему бродил котенок.

– А когда я отошла от первого потрясения, то призадумалась: а может, я одна из ста, у кого в крови содержится естественный антиген,– если такие вообще существуют.

– И что дальше?

– Да ну, бред. Не знаю. Просто хотела разобраться во всем по науке. Разузнала о вакцинации и коктейльной терапии – большей частью по интернету.

– Моя мама любила слово «бред».

– Похоже, мы с ней одного поля ягоды.

– Да.

– Я даже как-то ездила в Мексику,– улыбнулась Дженет,– с Бетти, подругой из книжного клуба. У нее была болезнь Хашимото и какая-то форма рака горла. Мы попробовали разыскать «лэтриль» – лекарство, которое делали в семидесятые из персиковых косточек.

– Что-то припоминаю.

– Сплошное надувательство. От него умер Стив Мак-Куин. Бетти тоже больше нет. Единственное, чего я не пробовала, это кристаллы. С того момента, как ты начинаешь глотать кристаллы, считай себя человеком конченым.

– Но ты все же не ответила на мой вопрос. Как ты изменилась внутренне?

– Дай подумать,– вздохнула Дженет.– Никто никогда меня об этом не спрашивал.– Как я изменилась? – Знаешь что? Самая большая перемена – это что я перестала верить в будущее – иначе говоря, перестала думать о будущем как о каком-то месте вроде Парижа или Австралии – месте, куда можно поехать. С тех пор я стала думать, что все мы идем, идем, идем без остановки, только вот в конце нет никакого города или места. Мы просто идем. Вот и все.

– Ты когда-нибудь винила Уэйда или меня?

– Уэйда? Он всегда вставал на пути Теда, чтобы меня защитить. Как я могу его винить? А тебя? Нет. Тед идиот. В последнее время я стала думать, что вина – это просто такая штука, с помощью которой пытаются придать какой-то смысл хаосу.

– Что ты имеешь в виду?