седьмом 'Б', вежливый, дисциплинированный. Его брат учится в моем классе. Я говорила с матерью, она места себе не находит от возмущения! Они выгнали его за то, что он отказался участвовать в уличной драке и честно сказал об этом.
— Его выгнали за трусость. И не я, а совет, — сказал Серёжа. — Они трое, такие здоровые, бросили в беде одного пятиклассника, самого слабого.
— Зато ты, я смотрю, ух какой смелый! Вроде тех смельчаков, которые гривенники у первоклассников отбирают по дороге в школу… И не старайся, мне твои извиненья не нужны!
Серёжа сжал зубы.
Анатолий Афанасьевич взглянул на часы.
— Каховский, у вас какой сейчас урок?
— Физика.
— Как у тебя дела с физикой?
— Не очень. Надо сегодня тройку исправить.
— Ладно. Иди в класс.
Серёжа встал. «Выходит, все?»
— До свиданья, — сказал он.
Директор молча наклонил голову.
Серёжа пошел к двери.
— Анатолий Афанасьевич! Значит, вы ему больше ничего не скажете? — раздался за его спиной взвинченный голос Нелли Ивановны.
Серёжа остановился, думая, что его окликнут.
— Пока нет, — устало сказал директор. — Иди, Каховский, иди.
Серёжа закрыл за собой дверь. И тогда услышал, как там, в кабинете, неожиданно окрепшим голосом директор спросил:
— А что я должен ему сказать, уважаемая Нелли Ивановна?
На урок Серёжа сразу не попал. На лестнице его встретила Юля, старшая вожатая.
— Взгрели? — сочувственно спросила она.
«Все уже знают про эту историю», — подумал Серёжа. И сказал:
— Обошлось.
— Ну и хорошо. Слушай, Каховский, поддержи идею.
— Какую?
— Давай назначим тебя октябрятским вожатым к второклассникам.
— Юля, — с укором произнес он, — мне сейчас по физике отвечать, а ты страшные вещи говоришь.
— Да я серьезно!
— И я серьезно. Нельзя же так пугать человека.
— Серёженька, у тебя получится. Ты вон как за них заступаешься!
— Одно дело — заступаться, другое — командовать.
— Ну ты же командуешь в клубе «Эспада». Ты там, говорят, не то адмирал, не то капитан.
— Это же в «Эспаде». Там у меня в группе нормальные люди, а не малыши. Они сами знают, как что делать, даже и не надо командовать. А к маленьким подход нужен.
— Желание нужно, — грустно сказала Юля. — Никто из мальчишек не хочет работать. В совете дружины девчонки, в тимуровском штабе девчонки… А мальчишки — кто в хоккейной секции пропадает, кто у вас в клубе, а про школьные дела и слышать не хотят.
— Ю — у — у — ля, — протянул Серёжа, — ты хороший человек, а говоришь… прямо не знаю что. Во — первых, у нас в «Эспаде» из нашей школы только несколько человек, все больше из сорок шестой и девятнадцатой. Даже обидно. Во — вторых, дружинную газету кто всегда делает? Воронины. В концерте сегодня у кого главный номер? У Кузнечика. То есть у Медведева. В барабанщики ты кого записала? Пашку Снегирева из четвертого класса. А где он барабанить научился? В «Эспаде» у Данилки Вострецова, есть у нас такой барабанщик. Жалко, ты его не знаешь, он в сорок шестой школе учится.
— Немножко знаю, — сказала Юля. — Это мой брат.
— Ух ты! — удивился Серёжа. — А я все не мог понять, на кого ты похожа. Знакомое что — то…
— Рыжие все похожи, — вздохнула Юля.
— Ты не рыжая, а золотистая. И Данилка тоже… Юль, позвони Данилке, пожалуйста, в клуб, он сейчас там. Пусть он мне свой белый ремень оставит. Я потом забегу, возьму. Мне для вечера надо.
— А пойдешь в вожатые?
— Ну, Юля…
— Не буду звонить.
— Слушай, Юля. Если тебе вожатый нужен, поговори с Наташкой Лесниковой. Она давно к малышам хочет, а все не решается.
— Она девочка. У меня и так все девчонки в активе.
— Она лучше всякого мальчишки, — сказал Серёжа. — Позвони Данилке, ладно? А то мне неудобно к телефону в учительской соваться. Ну, я побежал!
Когда Серёжа вошел в класс, все притихли и стали смотреть на него. Серёжа поймал встревоженный взгляд Кузнечика, улыбнулся и мигнул: «Все в порядке».
— Живой? — спросил Сергей Андреевич. — А мы уж тебя похоронили. Отвечать будешь? Ну, иди к доске, мятежная душа.
…Из школы Серёжа вернулся в шесть. А в половине седьмого позвонил Кузнечик:
— Серёжка, ты на вечер в форме идешь?
— Конечно!
— Я тоже хочу. А родители жмут. Говорят, зря, что ли, новый костюм покупали?
— Ну, не знаю… Я только в форме.
— Я тоже. Ну его, этот костюм, я в нем на жениха похож. А ты парадный ремень достал?
— Ага. У Данилки. Только надо в клуб забежать.
— А мне Митька принес, ему барабанщики подарили.
— Волнуешься перед выступлением? — спросил Серёжа.
— Нет. Почему — то нисколько… Знаешь, я сегодня письмо получил от того парнишки, из Чили… Четвертого сентября отправлено, за неделю до мятежа.
— Вот это да… Долго оно шло.
— Знаешь, Серёжа, я даже боюсь. Я думаю: а вдруг его уже в живых нет? Он ведь сын коммуниста, а фашисты стреляют во всех без разбора: и в больших, и в пацанов.
— Может, в партизаны ушел с отцом, — сказал Серёжа.
— Может быть…
— А что пишет?
— Не знаю. Брата нет, а сам я не могу перевести. Коротенькое письмо. Несколько марок прислал и свою фотографию. Я думал, они там все черные, смуглые, а он совсем светлый. На Митьку немного похож. А имя такое длинное: Алехандро Альварес Риос…
Вечер состоял из двух отделений: концерт и танцы.
В ожидании концерта мальчишки и девчонки толклись в коридоре у дверей зала.
К Серёже и Наташе подошла Татьяна Михайловна.
— Как настроение? — поинтересовалась она.
— Бодрое, — сказала Наташа.
— Спасибо, — сказал Серёжа.
— Кстати, могу выдать небольшую тайну, — сообщила Татьяна Михайловна. — Ради праздника. Нелли Ивановна требовала для тебя, Серёжа, строгого выговора, но мы с Анатолием Афанасьевичем убедили ее, что не надо.
