- Всыпали бы вы ему как надо, - тоном опытного человека посоветовал Вячик.
- Я так матери и говорю. А она прижмет его и слезы роняет на макушку: нашлось сокровище… Я когда-нибудь его сам…
Этот разговор мы вели уже на ходу. Мы с Вячиком сошли с велосипедов и катили их рядом с собой, а Николкин брат шел между нами. И вздыхал и жаловался на судьбу. И между делом сказал, что зовут его Гошкой.
Тогда я узнал его.
Но спрашивать сейчас о рамке было бы бессовестно. У человека такое на душе, брат пропал…
Мы обошли ближние улицы, переулки и спуски. Даже под мостики заглядывали - у Гошки был фонарик. Но попадались нам только бродячие кошки: с шипеньем прыгали в заросли…
Наконец Гошка беспомощно сказал:
- Ну ладно, вам ведь по домам пора…
Нам и правда нужно было домой. Но как оставить человека одного в таком деле?
- Может, он уже сам вернулся? - неуверенно спросил я.
- Ага, дождешься от него…
- Значит, надо в милицию, - решительно заявил Вячик.
- Да было уже и такое. Толку-то! Они раскачаются не раньше, чем через сутки. Для них пропавшие пацаны - рядовое дело…
- Давайте еще здесь пройдем, вверх, - сказал я. Это был короткий, идущий в горку переулок с названием Переплетный. Справа - забор и репейники выше головы. Посредине - разрытая для каких-то труб дорога. А слева, за густыми рябинами, тянулось вверх приземистое кирпичное здание с квадратными окнами. Окна были у самой земли, на разном уровне. Как бы поднимались по ступеням. Они неярко светились сквозь ветки.
Мы разделились. Вячик и Гошка пошли вдоль забора, а я мимо окон. И, конечно, в эти окна я заглядывал.
Сперва там было пустое помещение с рядами стульев, как в обшарпанном клубе. Потом… непонятное. И сказочное.
Прежде всего я увидел камин. С живым огнем. Не с тем беспощадным пламенем, которое спалило наш дом и чуть не изжарило меня, а с уютным огоньком на красных углях. А еще было нагромождение всякого волшебства. Громадные звезды, узорчатые фонари, рыцарские латы, нарисованный на широченном холсте многобашенный город. И стояла покосившаяся карета на колесах с красными спицами.
Лишь во вторую очередь я увидел людей. Их было трое. Один в костюме Пьеро: в белом балахоне с круглым складчатым воротником и в шапочке, похожей на половинку черного мяча. Другой - в обыкновенном пиджаке и брюках, в круглых очках, с плоской лысиной. А еще - женщина в широких белых штанах и синей кофте - квадратная какая-то, некрасивая. А между этими тремя стоял пацаненок дошкольного размера. С кудрявыми локонами, в просторной, но куцей красной курточке. Подняв лицо, он что-то охотно рассказывал этим дядькам и тетке.
Я тихо свистнул Гошке и Вячику. И, пока они перебирались через разрытую дорогу, отступил в кусты и наблюдал. Что - там? Музей, антикварная лавка или какая-то самодеятельность? Или притон сумасшедших, которые заманивают малышей для черных дел?
- Тихо, не гремите великом. Смотрите. Это Николка?
- Он, поросенок! - тихо возликовал Гошка. - Ну, я ему…
- Постой. А вдруг там… злодеи какие-то? Пусть один войдет, а двое на страже…
Гошка и Вячик сосредоточенно задышали.
- Надо жребий, кому туда идти, - опасливо сказал Вячик.
- Какой там жребий! Чей это брат?.. Где, интересно, у них дверь…
- Наверно, с тыла… - Я, откровенно говоря, был рад Гошкиному решению.
- Пошел я. Если увидите, что дело плохо, дуйте за помощью. Милиция на Ручьевской… - И Гошка исчез.
Он долго не появлялся в 'притоне'. Мы уже решили, что у входа его скрутил дежурный сообщник злодеев. Но вот рядом с камином раскрылась старинная, как в замке, дверь, и Гошка возник. Решительный, как Геракл перед схваткой со львом.
Но схватки не получилось. Гошке обрадовались. Заговорили наперебой, заприглашали словами и жестами. Только беспутный Николка понурился и запереступал ногами в коротеньких штанах и синих колготках. Так, словно очень захотел в туалет.
Гошка взял брата за шиворот. Послушал еще Пьеро, очкастого и квадратную тетку, повернул лицо к окну и махнул нам.
Мы обогнули дом и отыскали дверь.
В помещении было очень тепло и пахло столярным клеем. И еще всякой смесью: пыльной тканью, красками, ржавчиной и дровами.
Гошка уже не держал брата за шиворот. Николка сидел верхом на пушке. Очкастый оживленно объяснял:
- Он появился на пороге, словно этакий посланец небес. Мы спрашиваем: 'Тебе что, дитя?' А он молчит и оглядывается. Причем этак по-хозяйски. Наконец снизошел до разъяснения, что гулял, заглянул в окно и стало ему интересно. Это, безусловно, делает нам честь. Но тем не менее мы уже собирались сопроводить юного гостя домой, ибо догадывались, что там отсутствие этого чада создает некий дискомфорт. А тут - явление старшего брата, в очах которого справедливое негодование…
- Щас он узнает негодование, - мечтательно сообщил Гошка. - Всыплю мерзавцу…
- Ладно. Потом, - отозвался Николка. Покладисто, но без боязни.
- Нет, сейчас!
- Постойте, юноша… Ваши чувства, конечно, понятны, однако нет ли во всем этом вмешательства судьбы? - перебил Гошку лысый. - Судьба эта явно послала ребенка на нужную нам роль.
- Какую еще роль? - мрачно отозвался Гошка.
- Охотно раскрываю секрет… То, что вы видите вокруг, не свалка и не мастерская сумасшедшего художника. Это небольшой, не очень знаменитый, но полный надежд на славное будущее театр. Самодеятельный и народный. Театр Демида… Слева, - лысый указал на квадратную тетку (или девицу), - наша беззаветная Маргариточка, заведующая реквизитом и всей материальной частью, а также художница по костюмам. Справа… - Он кивнул на смуглого тонколицего парня, который стягивал через голову 'пьеровскую' кофту, - гениальный трагик, но прежде всего драматург Шурик Половцев, синьор Алессандро, как именуют его друзья. Немногословен, но безотказен и неутомим в любой творческой работе…
- Не надоело тебе? - сказал синьор Алессандро.
- Я ввожу гостей в ситуацию, дабы они не заподозрили нас в черных замыслах…
- А что такое 'Демида'? - спросил Вячик. Он живо оглядывался, ему здесь явно нравилось. Мне тоже.
- Не Демида, а Демид! - возгласил лысый. - Демид Полянский. Это, с вашего позволения, как раз я. Бессменный руководитель и главный режиссер в этом храме искусства… Остальных представителей творческого коллектива здесь пока нет. Он, коллектив этот, невелик числом, но богат талантами. И намерен раскрыть их в гениальной постановке 'Огниво'…
- По Андерсену, что ли? - вставил я.
- Именно! И-мен-но! Андерсен - наш кумир. Но он известен зрителю прежде всего в переложениях Шварца. Шварц, конечно, блестящ, но, на наш современный взгляд, излишне традиционен. И вот Шурик сочинил по знаменитым сказкам свою пьесу. А в пьесе есть пролог. Там к сочинителю дождливым вечером приходит промокший кудрявый мальчик. Сочинитель отогревает его, а этот негодник вместо благодарности ранит беднягу в сердце стрелой. Как вы догадываетесь, стрелой любви. Потому что он не кто иной, как Амур… Наша труппа, как я уже упоминал, полна талантами, но взрословата. Нужен ребенок…
- Не буду я Амуром, - вдруг сообщил с пушки Николка. - Амуры голые. Я видел на картинке.
- М-да… - Демид зачесал лысину.
- Тебе сделают спереди листик, - язвительно пообещал Гошка. - Подорожник.
- Себе сделай. Лопух…
