И еще я подумал, что Арунас старше Ивки. Ростом - с него, а возраст у него, скорее всего, мой. Или самую чуточку поменьше.
Да, они с Ивкой были разные, но все же их соединяло то, чего не было (и слава Богу, что не было!) у меня. Оба хлебнули горя от войны. Потому они вот так, рядом. Даже дышали, по-моему, в одном ритме.
Они работали, а я остался без дела. Оглядывался. Кругом все те же решетки и памятники. Над могилой Евгения Стакова - две высокие березы. Лучи наклонно прокалывали листву. На кресте горели желтые блики, как на светлой новой мебели. Как же так? Под нами, в земле, в цинковом ящике лежит изуродованное тело совсем молодого Жени Стакова, а солнце веселится как ни в чем не бывало…
- Саша, дай, пожалуйста, цветок, - не разгибаясь, попросил Ивка. Они с Арунасом уже вырыли много ямок. Я присел, начал суетливо подавать одну порцию рассады за другой. Ивка и Арунас умело закапывали корни. Будто на грядке работали. А я все еще сцеплял пальцы: протяну Ивке рассаду и опять - 'замочек'.
Арунас вновь закашлял.
Я сказал с дурацкой назидательностью:
- Если ты куришь, то зря. Помрешь ведь.
Он вскинул глаза. Откликнулся без обиды, почти испуганно:
- Я не курю. Я пробовал, но не смог, потому что задыхаюсь.
- Т а м пробовал? - тихо спросил Ивка.
- Нет, в интернате… Я ведь в двух приемниках и в интернате детдомовском успел побывать, пока добрался сюда.
- У чужого деда разве лучше, чем в интернате? - прежним глупым тоном спросил я.
Арунас первый раз огрызнулся. Слегка.
- А ты попробуй. Узнаешь.
Я не хотел пробовать такой жизни. Кое-что слышал про интернатовские обычаи. Уж если в блистательной гимназии тому, кто послабее, порой не дают житья, то в детской казарме…
- А в детприемнике еще хуже, - как бы продолжил мои догадки Арунас. - К маленьким еще нормально относятся, а к таким, как я… Хоть ни в чем не виноват, все равно будто преступник. За решеткой…
Все бархатцы, все кустики многолетней ромашки были наконец вкопаны. Рядом стояла скамейка из того же лакированного дерева, что и крест. Мы сели - Ивка опять посредине. Могильный холм зеленел и пестрел теперь, будто и правда цветочная грядка.
Ивкины колени были в черных крошках. Он хотел их стряхнуть, но они размазались жирными полосками. Я посмотрел - у меня тоже. Ивка сказал:
- На пруду помоем. Тут рядом. Все равно надо сходить за водой для поливки, а то корешки не приживутся.
Мы взяли полиэтиленовый пакет и пошли. Опять через кусты и репейник. Оказалось не так уж и близко. Было тихо, только наше сопенье и шелест слышались да где-то далеко раздался дробный сухой стук.
- Будто автомат, - сказал Арунас.
- Это дятел, - догадался я.
- Знаю. Я сказал 'будто'…
Пруд прятался в гуще ольховника. Маленький, как лужа. Мы смыли землю, набрали воду в прозрачный мешок. Ивка и Арунас понесли его, взявшись за верхние углы. Из него била тонкая струйка, искрилась на солнце.
Перед узкой тропинкой я потребовал:
- Дайте этот бурдюк мне. Вам вдвоем не протолкнуться.
Струйка защекотала ногу, капли потекли в кроссовку.
У холмика Ивка пригоршнями вычерпал воду на рассаду. Вытер мокрые ладони о смеющиеся рожицы на шортиках. Уложил в сумку пустой пакет и лопатку. Тихо, но без стесненья попросил:
- Подождите, я попрощаюсь… - Дотянулся до креста, подержался за него.
Он не ждал, что мы сделаем то же самое. И мы не решились. Ведь Ивка для этого Жени был почти как братишка. А мы так, одни из многих…
Арунас проговорил вполголоса, будто сам себе:
- Вот странно…
- Что странно? - Ивка оторвался от креста.
- Может, в этого Женю стрелял из автомата мой отец… - Он сказал это без виноватости, только с печальным удивлением.
- Нет, - вздохнул Ивка так же негромко. - Женя погиб от взрыва, от снаряда…
'А может, Женя стрелял в твоего отца, - подумал я. - И может, даже попал… Неизвестно ведь, кто из них погиб раньше'.
- Ивка, а почему нет числа, когда он родился и когда убили?
- Когда убили, точно ведь неизвестно… Пойдем, да?
Когда мы выбрались через дыру в заборе, я заметил, что солнце уже перешло середину дня. Очень хотелось есть.
По шоссе пропылил желтый милицейский 'рафик'. Я увидел вдруг, что Арунас весь напружинился.
- Ты чего испугался-то?
Он виновато мотнул головой.
- По привычке. Я ведь беглый… Последний раз слинял из детприемника недалеко отсюда, в Некрасове. В марте еще…
- И где же ты после этого жил? - удивился Ивка. - В марте еще снег.
- На заброшенной стройке, в подвале… Там разные пацаны собирались. Ничего, нормальные ребята. Днем добывали кто что мог - а вечером всё в общую кучу. И пир горой… Но потом появился там один, большой уже. Велел звать себя шефом… И потом он и еще один замочили какого-то дядьку…
- Как замочили? - удивился простодушный Ивка.
- Ну как… заточкой… Чтобы взять бумажник, часы и шапку. На пустыре за котельной. Свалили его, а другим ребятам велят: добивайте. Я как увидел это… ну, что он мертвый… кувырок назад и - ноги… И в ту же ночь смотался из Некрасова в товарном вагоне…
ДИЛЕТАНТ ШИРОКОГО ПРОФИЛЯ
Мы ждали автобуса долго. А когда он подкатил наконец и приглашающе зашипел дверьми, оказалось, что Арунас не может встать со скамьи.
Он сидел, привалившись к спинке из поломанных реек. На лбу его были капельки, а лицо сделалось острым и почти белым.
- Что с тобой? - Ивка оттолкнул сумку и вскочил.
Арунас сказал обыкновенным голосом, но не открывая глаз:
- Это сейчас пройдет. У меня так бывает иногда - будто мешком по голове. А минут через пять отпускает… Вы езжайте, а я посижу.
Я начал беспорядочно думать: что тут можно сделать? А Ивка сказал самое простое:
- Мы посидим с тобой, а потом проводим до дома.
- Не надо. Я сам…
- Мы проводим, - сказал Ивка.
Кроме нас, пассажиров на остановке не было. Пожилой водитель добродушно спросил из кабины:
