подбородком. Пальцами прошелся по спицам. Спицы были не такие, как у настоящего велосипеда. Там они звонкие, как натянутые струны, а здесь - тонкие железные палочки. И все же они опять отозвались тихим звоном:
«3-здесь живешь, да?»
Наверно, это был даже не звон, а эхо в мыслях у Васи. Но очень явное эхо. Вася не удивился. Погладил литую твердую шину.
- Здесь живу…
«У тебя хорошо. Не то, что на чердаке…»
- А ты жило на чердаке?
«З-з… да… Долго. Недавно чердак стали чистить и все выбрасывать. И меня…» Тут Вася все-таки спросил:
- А ты по правде разговариваешь? Или мне кажется?
«З-з… да. По правде. Только не разговариваю, а мысленно отз-зываюсь».
«А как ты научилось?» - спросил Вася тоже мысленно.
«Я потом расскажу. Еще ведь будет время… Ты меня не выбросишь?»
«Да ты что!» Вася покрепче вцепился в обод с шиной. Железо и резина затеплели. Вася благодарно улыбнулся… Однако, несмотря на ласковое тепло, твердая шина сильно давила колени. Вася снял колесо, прислонил к боку под локтем. Шина оставила на коже оттиски резинового узора. Вася помусоленным пальцем потер четкие розовые отпечатки полосок и треугольничков.
«Колесо…»
«Что?» - щекотнуло оно сквозь майку Васино ребро.
- А ты, наверно, не очень много ездило по земле. Шина у тебя совсем не стертая…
«Совсем немного… Я не успело… Давным-давно меня купили мальчику Саше. Маленькому, меньше тебя. То есть не меня купили, а целый велосипед с тремя колесами. Мальчик Саша сел и сразу поехал со двора. Там был тротуар из досок, он вел под горку. Саша еще не умел управлять, потерял ногами педали, заплакал, отпустил руль. Нас, все три колеса, пронесло под уклон, и мы вместе с мальчиком сорвались бы с досок на дорогу, а там ехал грузовик. Тогда я… я толкнуло себя в щель между досками. Так, чтобы мальчик слетел с седла, но не в сторону дороги, а к забору. Он и слетел…
- Значит, ты спасло мальчика Сашу,- благодарно сказал Вася и покрепче прижал колесо локтем.
Колесо отозвалось с ощутимым вздохом: «У него даже ни одной царапинки не оказалось, только рубашку порвал на локте. А велосипед не спасся… Я-то сорвалось с оси и застряло в щели, а все остальное… весь велосипед… он вылетел на дорогу прямо под машину… Я даже не знаю, куда его потом девали. А я осталось одно, и меня закинули сперва в кладовку, а потом на чердак… Хорошо хоть, что не на помойку».
«На чердаке, наверно, тоже радости мало»,- посочувствовал Вася.
«Мало… Я там запылилось и поржавело… Ты меня не выбрасывай»,- снова сказало колесо. И Вася ему опять сказал:
«Ну что ты!»
Тут Васю стала окутывать мягкая сонливость. Он ей не стал противиться. Лег головой на подушку, а колесо положил у груди, накрыл ось ладошкой. Но прежде чем заснуть, Вася задал еще несколько вопросов:
«Колесо… ты все понимаешь и ты разговариваешь. Значит, ты… живое?»
«Ну, не з-знаю…- донеслось до Васи сквозь ладонь (и сквозь дремоту).- Скорее всего, да… Наверно, все вещи живые, потому что понимают и разговаривают…»
«А почему тогда люди их не слышат?»
«Потому что вещи разговаривают не голосами, а мыслями. Вернее, они излучают незаметные волны, вроде как радио. Но у этих волн не такая длина, как у человеческих мыслей. Только очень редко эта длина совпадает. И тогда получается такое… созвучие…»
«У нас с тобой созвучие?» - догадался Вася.
«Да… У вещей между собой созвучие бывает часто, а между вещами и людьми очень редко…»
«Нам повезло».
«Очень повезло…»
«Колесо, а как тебя зовут?»
«Вот странный вопрос! - удивилось оно.- Так и зовут: 'Колесо'».
«Но ведь колес много! Можно спутать!»
«Но ведь и Вась много, а тебя все равно зовут Вася…»
«В самом деле… Ну… тогда ты будешь «Колесо» с большой буквы».
Колесо, кажется, обрадовалось:
«Ладно!»
Потом уже начался сон. Вася увидел себя и Колесо не на постели, а на подоконнике. По стеклам звенел крупный солнечный дождь. В каждой капле горела искра. Или даже огонек. Листья тополей отбрасывали зеленые лучи. Даже сквозь стекло пахло свежей тополиной листвой. Капли, словно бубенчики, вызванивали знакомый мотив:
День-динь…
И сейчас у Васи сочинилось продолжение песенки:
Днём - гнём
Радугу, словно лук.
Ог-нём
Солнце звенит по стеклу…
Это потому, что над мокрыми тополями и вправду зажглась радуга. Очень яркая, из семи чистых красок.
«Радуга похожа на часть колеса,- возбужденно шепнуло Колесо. И даже шевельнулось под локтем у Васи.- Только ее колесо - громадное…»
«Радуга тоже живая?»
«Да…»
«А у тебя с ней есть созвучие?»
«Есть… немножко. Но радуга не разговаривает, а поет. Вернее, излучает музыку. Ведь в музыке семь нот, а в радуге семь красок. Похоже… Вася, ты любишь музыку?»
«Люблю. Только у меня нет слуха…»
«Как это нет, если любишь?» - удивилось Колесо.
«Не знаю…»
«Кто тебе сказал такое - про слух?»
«Один музыкант, профессор».
«Да ну его! Ты все равно… люби».
«Ага. Я все равно…»
«Я тоже люблю. У нас на чердаке был старый репродуктор. Он мне играл много-много музыки. Всю, какую запомнил за свою жизнь…»
«У тебя с ним тоже было созвучие?»
«Еще какое! Самое полное!.. Наверно потому, что мы оба круглые и у него по краю железный обод…»
«А у нас с тобой… какое?» - осторожно спросил Вася.
«Что 'какое'?»
«Созвучие. Тоже полное? Или…»
«Самое полное! Как с репродуктором! Хотя ты и без ободка… Вася…»
«Что?»
«А какую это песенку ты сейчас мурлыкал?»
«А это она у меня сама собой сочинилась!» - И поскольку дело было во сне, Вася не стал
