Вася не пошел в рубку, не стал говорить с Филиппом. Чем он мог ему помочь? Вася вернулся домой и лег носом в подушку.
Гуревич что-то бормотал. Колесо сказало Васе:
«Что поделаешь. Одни несчастья от этой слабой половины человечества… Вот и Мика твоя обещала, а не приехала. Таковы женщины…»
«Само ты женщина! Помолчало бы!» - в сердцах огрызнулся Вася. Колесо глухо умолкло. Ясное дело, обиделось. Но Васе было сейчас не до него. Он погрузился в горестные мысли, как в серую муть. Вернее, даже не в мысли, а просто в ощущение. И с этим ощущением задремал.
Проснулся Вася от голосов родителей.
«Опять спорят, что ли? Или только собираются?»
Мама громко сказала за ширмой:
- Вася, ты дома?
Неужели не видит, что его кроссовки у порога?
- Дома, конечно…
- Ты обедал?
- Обедал, конечно…
- Ты не можешь разговаривать без этого «конечно»?
- Могу, конечно… Мама пришла за ширму.
- А почему лежишь?
- Устал, вот и лежу. Нельзя, что ли?
- Ты в последнее время стал колючим, как… не знаю кто. Что с тобой?
- Начинается переходный возраст,- буркнул Вася в подушку.
- Тебе до этого возраста еще как до Луны. Вася сразу вспомнил сказку про Окки-люма, который убежал на Луну. Может, и ему убежать? Колесо будто услыхало Васины мысли, слегка толкнуло его в бок: я, мол, больше не сержусь. Вася погладил шину и сказал маме:
- Недавно говорила, что этот возраст на пороге, а сейчас - как до Луны. Луна и порог это разве одно и то же? Тебя не поймешь.
- Олег, ты слышишь, как он разговаривает? Может быть, ты все-таки поговоришь с ним, как полагается настоящему отцу? Пока переходный возраст в самом деле не наступил!
Было слышно, как папа зашелестел газетой (наверняка «Спортивным бюллетенем»).
- Ну конечно!.. Василий, в самом деле! Что с тобой?.. Послушай, а может быть, ты влюбился?
- Конечно! - сумрачно возликовал Вася.- Седьмой раз за это лето! А завтра будет десятый!
- Вот-вот! Слушай, слушай! Он уже и тебя ни в грош не ставит!.. Нет, ну куда это годится! Парню десятый год, а ты еще ни разу не взгрел его по всем правилам!
- Видимо, скоро придется,- пообещал папа. Без всякой, впрочем, убежденности.
- Какой мне десятый год! - тихонько взвыл Вася.- Прямо тошно слушать! Мне только-только исполнилось девять!
- Раз исполнилось, значит, уже десятый,- неколебимо заявила мама.
- О-о!.. Папа, ну скажи хоть ты!
- М-да… В этой формулировке, касаемой исчисления времени, есть некоторая натяжка.
- Вот как? - стеклянным голосом спросила мама.- Могу я узнать, какая?
Папе бы проявить благоразумие, но он не удержался:
- Это как один пьяница утверждал: «Послезавтра будет уже третий день, как я не брал в рот ничего спиртного»…
Мама шагнула от Васи за ширму, в комнату. К папе.
- Я,- сказала мама,- никогда,- сказала мама,- не имела дела,- сказала мама,- с компаниями пьяниц. У нас в аптекоуправлении работают исключительно порядочные и трезвые люди. В отличие от некоторых институтов, где постоянные юбилеи и презентации с шампанским и коньяком. И кроме того, рассуждать о пьяницах при ребенке… это… верх морального падения!
- Но, Яночка, падение не может быть направлено вверх…
«Началось»,- уныло подумал Вася. Но в этот миг репродуктор Гуревич во всю мощь грянул стоголосым мужским хором:
Распрягайте, хлопцы, коней
Та лягайте почивать!
Мама и папа бок о бок влетели за ширму.
- Что здесь такое?
- Это не я. Это он…- Вася с беззаботным видом показал на Гуревича. А тот надрывался.
- Выключи немедленно! - велел папа.
- Он выключен.
- Что ты морочишь голову! - Папа схватил шнур. Штепсель заболтался в воздухе. А динамик содрогался. Мама прижала к ушам ладони.
Папа моргал. И старался перекричать песню:
- Почему он играет?! Там кассета?!
- Папа, ну что ты говоришь! Когда его сделали, кассет на свете не было!.. Гуревич, будьте добры, пойте потише.
Тот запел приглушенно, словно уличный репродуктор на далекой площади.
- Сумасшедший дом,- сказала мама.- Если эта труба будет так орать, я выкину ее на помойку.
- Тогда я тоже пойду жить на помойку. Вместе с ним и с Колесом.
- Пожалуйста,- ледяным тоном разрешила мама.- Если помойка тебе дороже, чем родной дом.
- Там хоть никто не ругается…
Мама посмотрела на папу. «Видишь, какое сокровище растет!» - говорил ее взгляд. И они пошли на кухню, чтобы обсудить неотложные вопросы Васиного воспитания, а потом снова поругаться.
Вася лег на спину и стал смотреть в потолок.
«Ну почему все так плохо?» - думал Вася.-А может, правда сбежать? Не на помойку, а, скажем, на дачу к Мике. Или на пароход». Он понимал, что долго не выдержит, заскучает по маме и папе, какие бы они ни были. Но, может быть, за время его бегства они образумятся и станут миролюбивее?
Да, грустно все это было… И музыка, которую сейчас играл Гуревич, была грустная. Тихие скрипки выводили мелодию, от которой щипало в глазах. Вася словно увидел перед собой медленное движение смычков над коричневым лаком инструментов… Но скоро скрипки примолкли. Послышались трубы. Они начали какой-то знакомый марш.
Колесо ткнулось в бок:
«Узнаёшь музыку? Это марш Дунаевского из кинофильма 'Цирк'!»
«Ну и что?»
«Это любимая мелодия Гуревича!»
«Ну и что?»
«Что, что! Не прозевай момент!.. Надень майку со звездами. Она самая подходящая…»
«Для чего подходящая?»
«Делай, что говорят!»
Вася устал спорить. Пожал плечами, скинул застиранную рубашку «сафари», сдернул со спинки стула белую с зелеными звездами футболку. Тоже полинялую, но все еще красивую. Набросил через голову и снова лег на спину. Вот, мол, я выполнил твой каприз. Что дальше.
Дальше… музыка стала громче. Но была она не резкой, а мягко обнимающей. Репродуктор над головой у Васи стал расти, наклоняться горизонтально. Скоро он сделался большим, как зонт. И еще больше, и еще. Вася следил за всем этим почти без удивления. То, что происходило, было похоже на случай с картиной «Незнакомый город».
Значит, опять что-то случится? По правде говоря, не очень-то хотелось. Больше хотелось спать. Но сопротивляться наваждению было лень. И Вася смотрел, как растущий черный купол все расширяется и уходит вверх. Он перестал быть черным, под ним засияли лампы, заблестели никелем всякие висячие
