помыслами был, раз его так.
— Слушай, пойдем отсюда, — сказал Карась, — нам звонить надо да еще в больницу ехать — нужно ведь посмотреть, что у этого с ногой. А философией всякой заниматься потом будем.
— Вякнешь еще — убью. — Колян, словно очнувшись от сна, вспомнил, кто здесь главный. — Держи руку, — приказал он стонущему в углу прихожей бандиту. — Хватайся, и — пошли.
Оставив молчаливого подельника в Склифе, Колян и Карась сели в машину и из нее стали дозваниваться Марине.
В Москве рассветало, в Барнауле уже начался рабочий день.
— Слышь, — заверещал Колян, услышав голос Марины, — ты нас подставить хотела? Нет у него никакой книги, так что ищи! Про срок помнишь? Вот и умница.
Колян дал отбой.
— Слышь, — обратился к нему Карась. — Пора снова телефон менять, чтобы не засекли.
— Поменяем, чего там, — отозвался Колян.
— А чего ты не сказал, что парня того грохнули?
— Ты че, дурак? Чтобы она потом кому-то рассказала, как мы труп нашли? Кто поверит, что это не мы его!
— Голова ты, Колян, — восхитился Карась.
— Все, поехали спать. Голове нужен сон, а то она соображать перестанет.
…Ровно в девять утра депутат Государственной думы Рудольф Аркадьевич Судейский, облаченный по случаю теплой и солнечной погоды в белый льняной костюм и светло-зеленую шелковую рубашку, вылез из служебного авто со спецномерами и, сказав охраннику, чтобы тот ждал его на улице, бодро прошествовал в здание Совета Федерации. На ходу, не останавливаясь, он ткнул в лицо дежурному офицеру свое депутатское удостоверение и, подняв легкий сквознячок, стремительно двинулся вверх по лестнице.
Любого другого бдительные охранники вежливо и твердо попросили бы вернуться для внимательного изучения предъявленного документа. Любого — но только не Судейского. Люди, обеспечивающие пропускной режим в зданиях, где располагаются высшие органы государственной власти, слишком хорошо знали скандального парламентария и предпочитали без особой необходимости с ним не связываться — на памяти были не очень приятные для них истории. Судейский использовал депутатскую неприкосновенность в качестве тарана, сметая на пути все, что мешало его безостановочному движению вперед, причем делал это с врожденным артистизмом, мастерски, вызывая у окружающих чаще всего чувство одобрения и восхищения, а не протеста и негодования, как этого можно было ожидать.
Сегодня Рудольф Аркадьевич собирался буквально на пять-десять минут пересечься со своим хорошим знакомым, сенатором, представителем губернатора одного из удаленных от столицы регионов. Тот обещал договориться о приватной встрече, на которой должен быть наконец решен принципиально важный для Судейского вопрос — кому будет принадлежать одна из крупнейших промышленных корпораций региона. Давние деловые партнеры депутата уже давно положили глаз на этот лакомый кусок и медленно, но верно шли к его полному поглощению. Все предвещало счастливое завершение сложного процесса перехода собственности от одних хозяев к другим — бывшие владельцы и конкуренты либо продавали свои акции добровольно, либо были вынуждены сделать это под давлением неких таинственных обстоятельств. (Что это были за обстоятельства, они наотрез отказывались говорить и журналистам, и представителям силовых структур.) И вдруг новый губернатор, к чьему избранию на пост, между прочим, приложил руку и Судейский, заартачился — у него, видите ли, возникли сомнения относительно чистоты сделок с пакетами акций. Своими сомнениями он поделился с прокуратурой и налоговиками, после чего начались неприятности: допросы, проверки, аресты…
Надо было срочно остановить это безобразие, пока оно не поднялось с регионального уровня на федеральный. Ведь если на новых хозяев вдруг вдобавок ко всему поднимут еще их старые уголовные дела, ситуация может стать угрожающей.
Лифт быстро доставил депутата на нужный этаж. Пройдя по коридору, он уверенно толкнул дверь и вошел в кабинет. Именно в этот момент заверещал его мобильный телефон.
Рудольф Аркадьевич имел, помимо всего прочего, репутацию человека, который всегда и во всем во главу угла ставит только собственные интересы и желания. Проявлялось это как в делах больших, так и в мелочах. Например, было известно, что свой мобильник он не желает выключать даже во время важнейших мероприятий государственного и международного уровня. Веселенькие мелодии его телефона раздавались там, где остальные старались даже дышать потише, а уж чихнуть боялись до судорог.
Не подумав кивнуть крупному лысоватому мужчине, который при появлении депутата встал из-за стола и двинулся было к нему навстречу, раскрывая объятия. Судейский гаркнул:
— Да, слушаю!
Хозяин кабинета, тот самый сенатор, приостановил свое движение вперед и замер на месте, ожидая окончания разговора.
— Ничего не понял. Какая книга? На каком языке? Да говори яснее, остолоп!
И наконец обратив внимание на стоявшего посреди кабинета мужчину, громко заявил:
— Вот набрал себе помощничков! Одних идиотов выгоняешь, берешь других — еще большие идиоты! Толком объяснить, чего нужно, не могут, без меня решить ни один вопрос не в состоянии, по любому пустяку дергают!
— Слушай, Рудик, — подал наконец голос сенатор, — заканчивай, у меня совещание через пятнадцать минут…
— А я что, груши околачиваю? — окончательно забыв про телефон, набросился на него Судейский. — Там важное что-то, прислали манускрипт какой-то, козлы. Зачем мне это? Лучше бы деньги присылали. А то все письма, просьбы, школьники — рисунки, бабки — пироги дурацкие. Они же засыхают по дороге!
— А зачем тебе еще деньги, — засмеялся сенатор, — того, что есть, мало?
— Хорош философствовать, — прервал его депутат, — дай с этим кретином договорю, — и закричал в трубку:
— Алло, ты на связи? Так что за срочность, чего ты меня от дел отрываешь? Не знаешь, куда всякое барахло выбрасывать? На ближайшую помойку!
Немного послушав голос в трубке. Судейский снова принялся вопить:
— Что значит большая и тяжелая? Ты, бугай хренов, книжку не можешь до помойки донести? Как это — не совсем книжка? Какие еще непонятные буквы? Значки? Ах, не знаешь… Так ты и русские буквы толком складывать не умеешь. Откуда семь языков? В МГИМО… Ну, конечно, я тебя с этим перепутал, который в наколках весь. Значит, понять не можешь? А кто прислал? Ну ладно, — резко закончил он разговор, — меня люди ждут. Приеду скоро, разберемся. На помойку не ходи пока, ясно? — И, обернувшись к сенатору, поинтересовался:
— О встрече договорился?
В зале совещаний личной загородной резиденции Рудольфа Аркадьевича несколько человек молча стояли у огромного стола орехового дерева, внимательно рассматривая лежащий на нем предмет, столь же красивый, сколь и загадочный. Это была внушительная стопа ломкой по краям, пожелтевшей от времени, явно очень древней бумаги. Сильно истрепанные листы на середине сгиба были прошиты тонкой серебряной нитью. На верхнем листе бросилась в глаза крупная надпись на непонятном языке, очень смахивающая на заглавие или название раздела, сделанная черной тушью.
Собравшиеся здесь люди были ближним кругом депутата, его доверенными лицами.
— Какие будут мнения, господа хорошие? — нарушил тишину Судейский, стоявший во главе стола и нервно барабанивший пальцами по его поверхности. Интонация, с которой был задан вопрос, не предвещала для присутствующих ничего хорошего. — Я ведь собрал вас не для того, чтобы вы мне тут молчали. Молчать можете в другом месте. В туалете можете молчать. А я хочу знать, кто мне и что прислал. Не знаете сами — найдите тех, кто знает.
— Значит, так, — начал рапортовать мужчина с выправкой профессионального военного, — утром
