мальчишек. Но я не велела ему делать этого впредь, если они не знают меры и не умеют вести себя как взрослые. И конечно, на похороны пришли девушки, с которыми он.., был знаком, девушки из школы и из колледжа.
Чейз повторил им описание Судьи со слов Брауна.
– Такого человека там не было?
– Не помню, – вздохнула Анна. – Пришло много народу.
– А вы, мистер Карнс?
– Тоже не припомню.
Старик плакал. Слезы еще не скатились по щекам, а только собирались в уголках глаз большими каплями.
Жена увидела его состояние и примирительно сказала:
– Я, наверное, слишком строга к мальчику. Он ведь Не был таким уж пропащим. Нельзя обвинять ребенка в его недостатках, ведь правда? Все дело в родителях, в нас. Если у Майка были какие-то плохие черты, если он не был идеальным, то лишь потому, что мы сами не идеальны. Нельзя же воспитать праведного ребенка, если сам грешишь. Так что мы сами виноваты. Правда, папа?
– Да, – согласился он. – Мы сами грешили, и нельзя обвинять мальчика.
Чейзу стало слишком тошно, чтобы дольше оставаться там. Он резко поднялся и взял Гленду за руку.
– Спасибо, что уделили нам время, и извините за беспокойство, сказал он. – Извините, что напомнил вам все это.
– Ничего, – произнесла мать Майка. – Мы рады помочь.
Гленда в первый раз подала голос. Она взяла со столика вечернюю газету и спросила:
– Это сегодняшняя газета?
– Да, – ответила Анна.
– Если вы прочитали ее, нельзя ли мне взять? Я сегодня не сумела купить газету.
– Пожалуйста, – сказала Анна, провожая их по коридору к двери. – Там все равно ничего интересного.
– Вы служили в армии, – сказал им вслед Гарри Карнс. Он повернулся вполоборота в своем кресле и смотрел на расстегнутый воротник Чейза.
– Да, – ответил Чейз.
– Думаю, именно это и нужно было Майку. Если бы мы убедили его отслужить в армии, а потом уж пойти в колледж, может быть, все сложилось по-другому. Там его привели бы в чувство, научили уму- разуму. Возможно, ему не помешало бы год-другой побыть там, где вы.
– Меньше всего на свете, – резко возразил Чейз.
– Может быть, вы правы, а может быть, и нет.
– Уж поверьте мне, – сказал Чейз: теперь он окончательно перестал сочувствовать старику, разозлившись из-за легкости, с которой тот готов был послать своего сына в самое пекло. В дверях миссис Карнс снова поблагодарила его и сказала, что рада была познакомиться с Глендой. А затем спросила:
– Милая, а вам не холодно в этом вашем платьице?
– Вовсе нет, – ответила Гленда. – Сейчас ведь лето.
– Да, но все-таки…
– К тому же, – перебила Гленда, – я нудистка. Если бы закон позволял, предпочла ходить совсем без платья.
– Ну, до свидания, – произнесла Анна Карнс. Она деланно улыбнулась и закрыла дверь.
– Ты кажешься такой мягкой, нежной и милой – пока не выпускаешь ядовитые коготки, – сказал Чейз. – С тобой не соскучишься.
Гленда взяла его под руку, и они пошли к машине.
– Черт бы их побрал, меня от этой пары чуть не стошнило. Им совсем не жалко своего сына – только себя. Если бы он отправился воевать и его убили, они бы наверняка лопнули от гордости.
– Вот именно, – согласился Чейз. – Я с такими уже встречался.
Он усадил Гленду в машину, обошел вокруг и сел за руль.
– Посмотри, это тебя заинтересует, – сказала она, развертывая газету, которую взяла на кофейном столике у Карнсов.
– Да, кстати, зачем она тебе понадобилась? Гленда прочитала вслух заголовок:
– 'Хозяин таверны застрелен'.
– Ну и что?
– Это Эрик Бренц, – объяснила она. – На первой полосе его фотография.
– Девушка протянула Чейзу газету.
Он принялся читать при свете уличного фонаря.
– Расскажи, что там, – попросила Гленда.
– В него выстрелили пять раз. Дважды в голову и трижды в грудь, причем с близкого расстояния.
– Боже мой, – воскликнула она, дрожа всем телом, и машинально потянулась за сигаретой, которую зажгла, но курить не стала.
– Сегодня в десять минут первого его обнаружила сестра.
– Это последний, вечерний выпуск, – заметила Гленда. – Он недавно вышел, и, наверное, там только короткая информация.
– Так и есть. Почти ничего не сказано, только как его нашли и где он жил – в городской квартире на Галасио, там прежде были поля для гольфа.
– Я знаю этот район. Дома там стоят впритык друг к другу. И никто ничего не слышал?
– Нет.
– А улики?
– О них ни слова, – сказал он.
– Что ты об этом думаешь, Бен?
– Это Судья, – сказал Чейз, абсолютно уверенный в этом, хотя подобный вывод его мало радовал.
– Ты не можешь так безапелляционно утверждать.
– И все-таки это он. Выходя в субботу днем из таверны, я был уверен, что Бренц знает человека, которого я описал, но мне так ничего и не удалось из него выудить. Он, наверное, пытался дозвониться Судье в субботу, когда тот караулил возле твоего дома. Но, похоже, не смог связаться с ним по меньшей мере до воскресенья, возможно даже, до воскресного вечера. Он, вероятно, попросил Судью зайти к нему сегодня утром и, видимо, намекнул о причине. У него было вполне достаточно времени сообразить, кто я такой, и он соединил все обрывки информации воедино. Может быть, он собрался шантажировать Судью. Судя по виду Бренца, это явно не противоречит его принципам.
Гленда загасила сигарету в пепельнице:
– Все, не выношу больше даже запаха.
– А я уж удивлялся, почему целый день нас никто не преследует и не досаждает нам, – произнес Чейз. – Теперь, кажется, понял. Если Бенц позвонил Судье вчера и попросил зайти сегодня утром, при этом намекнув, для чего, то ему пришлось бодрствовать почти всю ночь. Возможно, Бренц позвонил ему как раз после того, как он подложил гранату в мою машину. Убив Бренца, он, вероятно, отправился домой и улегся отсыпаться. Я где-то читал, что сумасшедшие, совершив убийство, спят без задних ног от эмоционального перенапряжения.
– Если он весь день спал, – предположила Гленда, – то вскоре встанет и объявится.
– Да, – согласился Чейз. – Поэтому мы едем к тебе и запираемся до утра. Все равно раздобыть в школе список репетиторов по физике мы сможем не раньше девяти часов. Так что пока отдохнем.
– Да, поехали домой, – сказала она. – А то здесь, на улице, меня прямо-таки мороз по коже продирает.
– Ты же нудистка, – напомнил он, – и должна быть привычной к таким вещам.
– Это же мороз совсем другого рода. И вообще, Бен, прекрати острить. Я хочу, чтобы меня отвезли
