стоявшего на соседнем столике телефона, отметив участившееся дыхание и дрожь в руке.
— Да? Алло?
— Соединяю с Нью-Йорком, мсье, — послышался голос гостиничной телефонистки. — Я вызвала вашу контору. Могу я аннулировать ваш предыдущий заказ на шестнадцать часов?
— Да, пожалуйста, и благодарю вас.
— Мистер Конверс? — Резкий высокий голос в трубке принадлежал секретарше Лоуренса Тальбота.
— Привет, Джейн.
— Слава Богу! Мы с десяти часов пытаемся дозвониться до вас! С вами все в порядке? Мы узнали обо всем около десяти. Какой ужас!
— Со мной все в порядке. Но спасибо за беспокойство, Джейн.
— Мистер Тальбот просто вне себя. Он отказывается верить всему этому.
— Да и вы не верьте тому, что говорят о Холлидее. Это вранье. А теперь соедините меня, пожалуйста, с Ларри.
— Если бы он узнал, что я проболтала с вами столько времени, он бы уволил меня.
— Исключено. Кто тогда станет разбирать его каракули? Секретарша на минутку затихла, а затем проговорила уже более спокойным тоном:
— О Боже, Джоэл, пережить такое и еще шутить.
— Так проще, Джейн. Ну, соедините меня с Буббой?
— Вы просто невозможны!
Лоуренс Тальбот, старший партнер фирмы “Тальбот, Брукс и Саймон”, был весьма компетентным юристом, правда, высокой репутацией в юриспруденции он был обязан в одинаковой мере как своей игре в футбольной команде Йельского университета, а потом — и в сборной страны, так и успехам в зале суда. Кроме того, он был предельно честным человеком и являлся скорее координирующей, чем движущей силой в этой довольно консервативной, но преуспевающей фирме. Наконец в телефонной трубке загремел голос Лоуренса Тальбота:
— Это черт знает что! Я потрясен! Что я могу сказать? Чем я могу помочь?
— Прежде всего, забудьте всю эту ерунду о Холлидее. К наркотикам он имеет не больше отношения, чем Нат Саймон.
— Значит, вы еще не слышали? Тут они уже сами отыграли. Сейчас это подается как насильственное ограбление: он оказал сопротивление, в него стреляли, а потом подсунули пакеты с кокаином. Как только телефонные провода не перегорели, когда Джек Холлидей звонил из Сан-Франциско и клялся вышибить душу из швейцарского правительства… Он ведь играл за Стэнфорд, вы помните?
— Вы великолепны, Бубба.
— А я уж и не надеялся услышать от вас такие слова. Наконец-то вы отдали мне должное, молодой человек.
— Не такой уж и молодой человек, Ларри… Но я хотел бы кое-что у вас выяснить.
— Весь к вашим услугам.
— Анштетт. Лукас Анштетт.
— Мы разговаривали с ним вместе с Натаном. Он говорил очень убедительно. Мы согласились.
— В самом деле?
— В подробности мы с ним не вдавались. Но мы считаем вас лучшим в своей области, так что удовлетворить его просьбу было нетрудно. В фирме “Т.Б.С.” трудятся лучшие силы, и, если судья масштабов Анштетта подтверждает это, нам остается только поздравить себя с успехом, не так ли?
— Вас убедило его положение в суде?
— Бог с вами! Он даже предупредил нас: если мы согласимся он будет еще строже относиться к разбору наших апелляций. Такой уж у него милый характер — заранее говорит тебе: если ты ему уступишь, тебе же будет хуже.
— И вы ему поверили?
— Ну, Натан по своему обыкновению завел волынку о том, что есть, конечно, такие люди, с которыми проще всего согласиться, ибо они не мытьем, так катаньем, но своего добьются. Натан вообще склонен все усложнять, однако согласитесь, Джоэл, чаще всего он оказывается прав.
— Если у вас есть время три часа слушать пятиминутные доводы, — сказал Конверс.
— Он всегда все тщательно взвешивает, молодой человек.
— Не такой уж молодой… Все относительно.
— Да, чуть было не забыл: звонила ваша жена… Простите, бывшая жена.
— Да?
— Ваше имя упомянули то ли в передаче по радио, то ли по телевизору, вот она и захотела узнать, что произошло.
— И что вы ей сказали?
— Что мы пытаемся связаться с вами. Но нам было известно тогда не больше, чем ей. Она очень расстроилась.
— Прошу вас, позвоните ей и скажите — со мной все в порядке. У вас есть ее номер телефона?
— Есть, у Джейн.
— Значит, я могу считать себя в отпуске?
— С полным сохранением содержания, — подтвердил Тальбот из Нью-Йорка.
— Это лишнее, Ларри. Тут мне дают целую кучу денег, так что можете сэкономить на учрежденческих расходах. Буду недели через три-четыре.
— Я не собираюсь экономить на вас, — сказал старший партнер фирмы. — Раз уж у меня трудится лучший специалист в своей области, то я намерен удержать его. Деньги мы будем переводить на ваш счет в банке. — Тальбот немного помолчал, а потом спросил тихим, взволнованным голосом: — Джоэл, я должен спросить вас: то, что произошло несколько часов назад, как-то связано с делом Анштетта?
Конверс до боли сжал телефонную трубку.
— Абсолютно не связано, — ответил он.
Миконос — выжженный солнцем, как бы выбеленный островок в группе Цикладских островов — издавна считался скромным соседом Делоса. Со времен Барбароссы подгоняемые попутным ветром корабли завоевателей нередко подходили к его берегам: турки, русские, киприоты и, наконец, греки то захватывали, то оставляли этот клочок земли. Внезапно он оказывался в центре событий, а потом вновь предавался забвению. И так вплоть до появления здесь стройных силуэтов роскошных яхт и самолетов — символов совсем иного времени. Приземистые мощные автомобили — “порше”, “мазерати”, “ягуары” — мчатся теперь по его узким дорогам мимо вертикальных мельниц и белых церквей; новый тип поселенцев пополнил его немногословных обитателей, по традиции добывавших себе средства к существованию торговлей и морем. И древний Миконос — в далеком прошлом главная гавань кичливых финикийцев — превратился ныне в туристскую приманку Эгейского моря.
Первым же рейсом Конверс вылетел в Афины, а оттуда уже более легким самолетом добрался до острова. Хотя он потерял час при смене часовых поясов, было около четырех часов, когда такси медленно проползло по улочкам раскаленной, ослепительно белой гавани и остановилось перед белым входом в банк. Фасад его выходил на набережную, яркие рубашки и невероятной расцветки платья, вид лодок, скользящих по легким волнам в сторону главного пирса, — все говорило о том, что огромный туристический корабль управляется знающими людьми.
Миконос был ослепительно прекрасной ловушкой для туристов, которые оставляли свои деньги на этом белом острове: с первых рассветных лучей до пылающих закатов таверны и магазины кишели людьми. Прилетели черные дрозды, и шляпы греческих рыбаков исчезли с полок магазинов, переместившись на головы пригородных жителей от Гроссе-Понте до Шорт-Хиллз. А когда наступала ночь, начинались другие игры, их затевали прекрасные, не имеющие возраста, свободные дети голубого океана. Взрывы смеха, сопровождаемые звоном драхм, когда их пересчитывают и тратят, особенно тратят, приводят в изумление тех, кто занимает огромные каюты на самых высоких палубах роскошных кораблей. Там, где Женева
