— Ничего я не одобряю, — возразил Джоэл. — И в первую очередь — твоих действий, не говоря уж о методах. Ты не сказал мне буквально ничего, всего лишь какие-то таинственные намеки на неопределенную группу людей, которые, по твоим словам, представляют опасность, да имя человека, которое, как ты прекрасно знал, вызовет у меня вполне определенную реакцию. А где гарантии, что ты не прежний чокнутый хиппи, который очертя голову бросается в любые авантюры?
— “Чокнутый” — субъективное и унизительное определение, ваша честь, и должно быть вычеркнуто из протоколов.
— Считайте, что это предположение высказано одним из заседателей, адвокат, — сердито возразил Конверс. — И я жду ответа.
— Не преувеличивай мою безопасность, — все так же искренно и спокойно продолжал Холлидей — Независимо от того, трушу я или нет, я здорово рискую, и кроме того, у меня жена и пятеро детей, которых я люблю
— Значит, ты обратился ко мне, потому что меня, как ты выразился, “не связывают никакие обязательства”?
— Я обратился к тебе потому, что ты оставался в тени, не примкнув ни к одному из лагерей, а главное — потому, что ты лучший из известных мне юристов, а сам я не могу заняться этим! Не могу по юридическим соображениям, а с юридической стороны здесь все должно быть безукоризненно.
— Либо ты открыто излагаешь суть дела, либо я ухожу и мы встречаемся на конференции, — потребовал Конверс.
— Я в свое время представлял интересы Делавейна и, следовательно, не могу теперь выступать против него, — торопливо пояснил Холлидей. — Клянусь Богом, я не представлял тогда, во что впутываюсь, очень не многие одобряли меня, но я, как обычно, стоял на том, что неприятные люди и не особенно выигрышные дела тоже должны получать квалифицированную юридическую помощь.
— Это бесспорно.
— Но ты не знаешь, в чем суть дела. А я знаю Я сам раскопал это.
— И в чем же суть?
Холлидей наклонился к самому столу.
— В генералах, — едва слышно произнес он. — Они возвращаются.
— Откуда возвращаются? — Джоэл пристально поглядел на калифорнийца — Что-то я не замечал, чтобы они куда-нибудь исчезали.
— Они возвращаются из прошлого, — сказал Холлидей. — Из давно прошедших дней.
Конверс благодушно откинулся на спинку стула, лицо его приняло ироническое выражение.
— Господи, а я уж считал, что такие, как ты, давно перевелись. Ты по-прежнему толкуешь об угрозе, которая исходит из Пентагона, не так ли. Пресс? Ты ведь сейчас Пресс, верно? Это что — сокращение, принятое в Сан-Франциско, или что-то другое, из времен Хейта Ашбери [2] и Беверли-Хиллз? Ей-богу, ты несколько приотстал — дворец “Президио” [3] уже давно взят штурмом.
— Не шути, пожалуйста Мне не до шуток
— Да какие уж тут шутки! Это что — “Семь дней в мае” или “Пять дней в августе”? Сейчас август, поэтому давай назовем эту историю “Ржавые пушки августа”. Хорошенькая перекличка, я полагаю.
— Перестань, — прошептал Холлидей. — Будь здесь что-нибудь смешное, я бы заметил это и без тебя
— Думаю, это только предположение, — заметил Джоэл
— Да, черт тебя побери, это — мое предположение, и я не побывал в том аду, через который пришлось пройти тебе Я оставался в стороне, я не был обманут, а значит, мог бы спокойно посмеиваться над маньяками. Кстати, я до сих пор считаю, что смех — лучшее оружие против них. Но только не сейчас. Сейчас нет поводов для смеха.
— Разреши мне хоть немного хихикнуть, — сказал Конверс без тени улыбки — Даже в самые жуткие моменты своей жизни я никогда не считал, будто военные правят Вашингтоном. У нас в стране это просто невозможно.
— У нас это было бы менее заметно, чем в других странах, вот за это я готов поручиться. Больше ни за что
— Как прикажешь понимать тебя?
— Без сомнения, это приняло бы более явные формы в Израиле, конечно же — в Йоханнесбурге, очень может быть — во Франции или Бонне, даже в Великобритании. Однако в какой-то степени ты прав. Вашингтон наверняка будет рядиться в конституционную мантию до тех пор, пока она окончательно не истлеет и не спадет с его плеч… обнажив скрытый под ней военный мундир.
Джоэл не сводил глаз с лица сидящего перед ним человека, вслушивался в его голос, тихий, настойчивый, убеждающий…
— Ты и в самом деле не шутишь? Не пытаешься заговорить, загипнотизировать меня?
— Или загнать в новую западню? — добавил Холлидей. — Нет, нет, особенно учитывая тот ярлык, который висит на мне: я ведь в пижаме наблюдал за тем, что творилось с тобой по другую сторону света. На такое я не способен.
— Мне кажется, что я тебе верю… Ты назвал несколько стран, особых стран. Одни из них громко заявляют о себе, другие предпочитают помалкивать; кое у кого подпорчена кровь или накопилось слишком много тяжелых воспоминаний. Ты назвал их намеренно?
— Намеренно, — подтвердил калифорниец. — Различия не играют роли, потому что группа, о которой я веду речь, считает, что сумела наметить цель, которая полностью объединит эти страны. И позволит управлять ими… по-своему.
— Генералы?
— Генералы, адмиралы, полковники, фельдмаршалы… словом, старые солдаты, которые разбили свои палатки в правом лагере. В самом правом со времен рейха.
— Брось, Эвери. — Конверс пренебрежительно покачал головой. — Кучка давно списанных боевых коней…
— …Которые подбирают и тщательно натаскивают молодых, решительных, способных новых командиров, — прервал его Холлидей.
— …выкрикивающих последние команды… — Джоэл приостановился. — А доказательства? — спросил он с нажимом.
— Маловато… но если хорошенько покопаться, то можно набрать и побольше.
— Да прекрати ты ходить вокруг да около.
— В списке их возможных рекрутов имен двадцать — из госдепартамента и Пентагона, — сказал Холлидей. — Это те, кто дает разрешение на экспорт лицензий и может швыряться миллионами просто потому, что им разрешено ими швыряться. А это весьма расширяет круг друзей.
— И сферы влияния, — добавил Конверс. — А как с Лондоном, Парижем, Бонном?… Что Йоханнесбург и Тель-Авив? — Опять-таки — есть имена.
— Насколько это достоверно?
— Есть списки, которые я сам видел. По чистой случайности. Кто из них принес присягу, я не знаю, но их звания и должности вполне соответствуют философской схеме их главарей.
— Новый рейх?
— Пока им недостает только Гитлера.
— А какова в этом роль Делавейна?
— Он может кого угодно возвести в ранг фюрера.
— Полная нелепица! Кто станет принимать его всерьез?
— В свое время его воспринимали достаточно серьезно. А результаты тебе известны.
— То было тогда, а не сейчас. Ты не ответил на мой вопрос.
— Те, кто уже тогда считал, что он прав, и не обманывай себя — таких тысячи. Самое опасное то, что есть несколько дюжин человек, у которых достаточно денег, чтобы оплатить и его, и их собственные безумства. Конечно же с их точки зрения это не безумие, а нормальное развитие истории, поскольку все остальные идеологические построения претерпели банкротство.
