— Тогда уничтожьте эту команду ЦРУ, пока не поздно. — Глаза Брандта сделались холодными, как лед.
— Мы понятия не имеем, где их искать, — честно признался Ланге. — По-видимому, они следят за домом из машины либо из соседнего здания. Бесцельно болтаться по Грюневальду в надежде, что мы случайно на них наткнемся — об этом не может быть и речи. Надо собрать сведения об операциях ЦРУ в Берлине, и скоро эти сведения будут у нас в руках.
Брандт кивнул — Ланге опять был прав.
— Хорошо, — сдержанно ответил он. — А я немедленно свяжусь с Малковичем. У шефа есть спецагент в Кельне, который может здорово нам пригодиться.
Глава 30
Московскую кольцевую автодорогу опоясывают ряды невзрачных серых многоэтажек — безликие пристанища, построенные коммунистами-бюрократами для простолюдинов, которые некогда устремлялись в советскую столицу в поисках работы. Система, породившая дома-уроды, погибла почти двадцать лет назад, но их и теперь заселяли сотни тысяч беднейших москвичей.
Джон Смит и Фиона Девин осторожно поднимались по лестнице одного из зданий. Темный подъезд освещали тусклым мерцающим сиянием голые лампочки. От выщербленных потрескавшихся ступеней невыносимо воняло, ржавые перила в некоторых местах были страшно изогнуты.
Пахло отвратительно: дешевым дезинфицирующим порошком, от которого начинали слезиться глаза, вареной капустой; из темных углов, где скапливались пакеты с мусором, тянуло мочой и грязными подгузниками. Все кругом красноречиво говорило о судьбах немыслимого количества людей, вынужденных жить друг с другом бок о бок и не имеющих достаточного количества горячей воды, чтобы поддерживать в доме чистоту.
Крошечная однокомнатная квартирка, в которую направлялись американцы, ютилась на четвертом этаже, за старой, потертой дверью. Здесь жили родители Михаила Воронова, семилетнего мальчика, умершего от таинственной болезни.
Взглянув на тихую, замкнутую женщину, которая открыла дверь, Джон сначала подумал, что это не мать, а бабушка ребенка, — настолько плохо она выглядела. Седые волосы, худое, морщинистое лицо, исполненные печали заплаканные глаза. Даже теперь, по прошествии двух месяцев, убитая горем женщина, потерявшая единственное в жизни богатство — родного ребенка, — носила траур.
— Здравствуйте, — пробормотала она, в удивлении глядя на двух иностранцев в добротной одежде. — Чем могу помочь?..
— Примите наши искренние соболезнования, госпожа Воронова, — мягко произнес Смит. — Извините, что причиняем вам беспокойство, но это крайне важно. — Он показал фальшивое удостоверение личности, выданное ООН. — Меня зовут Странд, доктор Калле Странд. Я работаю при Всемирной организации здравоохранения. А это мисс Линдквист, моя личная помощница.
— Не понимаю, — растерянно пробормотала Воронова. — Что привело вас к нам?
— Мы исследуем заболевание, от которого умер ваш сын, — спокойным тоном объяснила Фиона. — Пытаемся понять, что именно случилось с Михаилом — чтобы спасти жизни других людей.
Потухшие глаза женщины на миг вспыхнули.
— А! Теперь понимаю. Пожалуйста, проходите! — Она отступила в сторону, приглашая посетителей в дом.
На дворе стояло ясное зимнее утро, но в комнатке, куда хозяйка провела американцев, царил мрак, разбавленный тусклым светом единственного светильника. Окна были завешаны плотными шторами, в дальнем углу теснились раковина и электроплита, остальное пространство занимали обветшалый диван, пара расшатанных деревянных стульев и низкий столик.
— Прошу, садитесь. — Воронова указала на диван. — Я позову Юрия, мужа. — У нее покраснели щеки. — Он пытается уснуть. Вы уж простите его... Места себе не находит с тех пор, как наш сын...
Не в состоянии закончить фразу, она резко развернулась и выбежала в прихожую, устремляясь в комнату — других в квартире не было.
Фиона слегка подтолкнула Смита локтем, кивая на фотографию на столе — изображение смеющегося мальчика. Снимок окаймляла черная лента, по обе стороны от него горели две маленькие свечки.
Смит кивнул. Теребить раны в сердцах несчастных людей, даже для достижения высокой цели, было жутко неловко. Однако крайне необходимо. Фред Клейн сообщил им вчера, что в разведывательных органах Запада один за другим гибнут специалисты по России, а в странах, с ней соседствующих, — наиболее толковые политики и военачальники.
В комнату в сопровождении супруга вернулась мать мертвого мальчика. Подобно жене, Юрий Воронов походил больше на тень, нежели на живого человека. Глаза у него запали, руки постоянно тряслись. От одежды, болтающейся на тощей сутулой фигуре, пахло потом и алкоголем.
Увидев пришедших, он медленно выпрямился. Растерянно улыбнулся, провел рукой по жидким взъерошенным волосам, вежливо поприветствовал иностранцев и предложил чая — не чего-нибудь покрепче.
Хозяйка захлопотала у плиты, а Воронов сел напротив гостей.
— Татьяна сказала, вы ученые, — медленно произнес он. — Вроде бы из ООН? И что исследуете болезнь, которая отняла у нас мальчика?
Смит кивнул.
— Правильно. Если вы не против, мы зададим вам и вашей супруге несколько вопросов о Михаиле. Вероятно, это поможет нам в борьбе с заболеванием.
— Конечно, — просто ответил Воронов. — Никому не пожелаю таких мук, какие пережил наш Мишка.
— Спасибо, — спокойно поблагодарил его Смит.
Фиона приготовилась делать записи, а Смит начал расспрашивать россиян о здоровье и жизни их сына и их самих, пытаясь выяснить то, что упустили из вида Петренко, Веденская и остальные врачи. Родители ребенка отвечали терпеливо, даже когда Смит задавал вопросы во второй и третий раз.
Михаил переболел типичными для российских детей заболеваниями: корью, свинкой, несколько раз, естественно, гриппом. В основном же был вполне здоровым жизнерадостным ребенком. Ни его мать, ни отец никогда не употребляли наркотиков, отец, правда, стыдясь, признался, что время от времени «крепко выпивает». Никто из их ближайших либо даже далеких родственников не страдал ни редкими формами рака, ни врожденными пороками или прочими серьезными недугами. Один дед Михаила ушел из жизни в весьма молодом возрасте — его задавило трактором в колхозе. Второй и обе бабушки благополучно дожили до преклонных лет и только тогда стали жертвами распространенных среди пожилых людей болезней, в основном сердечных.
Смит откинулся на спинку дивана, почти отчаиваясь. Причин, по которым именно Михаила Воронова постигла столь страшная участь, до сих пор не находилось. Что же связывало мальчика с остальными умершими москвичами?
Смит нахмурился. Он по-прежнему считал, что ответ связан с организацией генома либо с биохимическими особенностями. Чтобы проверить справедливость своей теории, требовались образцы ДНК, крови и тканей от живых родственников жертв. И свободный доступ к научным лабораториям для проведения необходимых тестов. Олег Киров утверждал, что сможет беспрепятственно отправить весь собранный материал в Соединенные Штаты, но тогда пришлось бы слишком долго ждать. Впрочем, на исследование в России тоже было необходимо время, а его оставалось слишком мало.
Смит вздохнул. Если в запасе всего один патрон, подумал он, воспользуйся им — может, уцелеешь.
Родители Михаила Воронова, к счастью, без слов согласились на все необходимые анализы. Смит почему-то боялся, что они этому воспротивятся.
