Саня в два прыжка одолела расстояние до корзин, открыла одну – и отшатнулась, прижав запястье к губам. Открыла вторую. Она смотрела в нее долго, очень долго...
– Что там? – спросил Алексей.
– Дети...
– Это не настоящие дети, спутник, – сказала старуха, и в голосе ее звучало хитрое торжество. – Это ублюдки, прижитые Миленой от подземного жителя. Мы редко отдаем Ему – тьфу еще раз, и еще, и еще! настоящих детей... Алексей не дослушал. Старуха бормотала что-то еще, но он уже был у корзин.
Проклятье, подумал он. Не знаю, подстроено это или приключилось само... но если подстроено, то подстроено хорошо... добротно... А если само – то я просто не знаю, что нам дальше делать.
Мы опять прилипаем. Или – карабкаемся из песчаной ямы...
Было, было и такое. Сколько мне тогда лет?.. десять? двенадцать? По крайней мере, задолго до четырнадцати, до Посвящения. Каждое утро – подъем с рассветом, голышом в море, а из моря, мокрые, – в лоб на песчаный склон. Вечером дядьки ровняли его, сбивали образовавшиеся после предыдущего штурма выступы и ямки. И вот на это, на жалкие десять метров, уходило когда час, когда полтора. В зависимости от росы – обильная была роса или так себе. Но к концу лета и этот склон стал казаться ничем – его пробегали с ходу и удивлялись, чего же так маялись поначалу... Дети. Маленькие. Годовалые. Мальчик и девочка.
Ублюдки, прижитые от подземного жителя...
Их можно взамен настоящих детей отнести в горы и скормить этому... ложному Богу... Чтобы не шел каменный град и не лил дождь из яда... Люди. Ллюди... Что с них взять?..
Но! Нам-то как теперь быть? С детьми?
Он понял все и почему-то испытал даже облегчение – потому что выхода ему судьба не оставила. Перестарались те, кто конструировал ловушку, кто загонял в нее...
Алексей вернулся к старухе – задать еще пару сугубо практических вопросов. Нет, старуху он вниз не понесет. Спустится сам и пришлет дюжих ребят с носилками. Без носилок ее не спустить...
Но оказалось, что никого присылать уже не надо. То есть – надо, но это уже не срочно.
Старуха лежала, характерно сложив у горла руки. Он знал этот прием. Четырнадцать слов, и человека нет. Нет нигде.
Ни в мире живых, ни в мире мертвых... Что ж. Вольному воля.
Собственная боль заставляла его по-злому завидовать этой старухе. Но нога слушалась, на тропу вставала твердо, так что следовало идти... и идти.
Он закинул обе корзины за плечи и стал спускаться, иногда позволяя себе отшвырнуть ногой вниз по тропе ненужный здесь камень. Это была его маленькая месть мирозданию.
Слышно было, как Саня идет сзади с обоими фонарями. А если смотреть только под ноги, то легко можно поверить: обычный солнечный вечер. Солнце низко, но еще долго будет светло...
Ребятишки теперь пищали вдвоем, но он все равно ничего не мог им предложить, кроме воды. А воды они не хотели.
Глава одиннадцатая
Люди жили вдоль ручья, вдоль текущей с гор воды. Дома они строили из тонких сланцевых плит. Наверное, здесь было нечто вроде условной ночи, когда Саня, Алексей и несомые ими два ребеночка въехали в поселение. Въехали на двух бесхозных осликах, до того пасшихся в блеклой траве. Странно: растительность здесь была – высокая, густая, сочная, но при этом какая-то отечная и обесцвеченная – хотя, из самых общих соображений, ей следовало бы иметь темный, почти черный цвет. Но вероятно, здешние боги не слишком хорошо разбирались в этих общих соображениях...
Сверху, при спуске с лугов, поселок был почти не заметен глазу, зато хорошо угадывался обонянием. Пахло горелым углем и жиром, каменной пылью, копотью. Каменные крыши, заросшие травой и мхом, а кое-где и кустиками, полностью сливались с фоном, и Саня испытала что-то вроде стыда за свою невнимательность и тупость, когда обнаружила себя едущей не по лощине, как ей думалось, а по тесному кривому переулочку, над которым почти смыкались каменные плиты крыш, по сторонам темнели глубокие щели между домами – возможно, там были входы, потому что дверей в привычном смысле не наблюдалось, – и громоздилась какая-то темная утварь: корыта, мотыги, огромные казаны, сковороды и треножники...
Несколько раз в окнах мелькали бледные пятна лиц, тут же отшатывались и исчезали. Саня, как условились, не то что не оглядывалась, но даже не поворачивала головы: смотрела строго вперед.
Алексей ехал позади молча и – она не понимала, каким органом это улавливала, но, безусловно, не ошибалась – мрачно-торжественно. И корзины с мяукающими детьми у него на плечах ничуть не умаляли этой торжественности.
Цокот маленьких ослячьих копытцев казался непереносимо-громким. Ослики были подкованы на передние ноги. Глухой стук перемежался звонким.
Переулок скоро вывел их на подобие площади, и Саня почувствовала, как спину ее сводит холодом. Это была та же самая площадь, по которой они бродили... так давно. Вот это – дом аптекаря, а вон туда – к трактиру, а вот здесь должен быть вход в погребок, но его почему-то нет, и это неправильно...
Площадь была совершенно не похожа на ту, но это не говорило ни о чем. Буква 'А' – всегда буква 'А', написанная ли первоклассником в тетради, отпечатанная ли типографским шрифтом, нарисованная ли придворным каллиграфом...
Алексей легко сошел с ослика, поставил на землю корзины, помог Сане. Первые шаги дались ей с трудом, но нужно было держать себя, и она держала.
Посередине площади Алексей расстелил свою куртку и жестом предложил Сане садиться. Она села, поставив один фонарь справа, а другой слева от себя. Выпущенные из рук, они чуть померкли, но сохранили тот чудесный теплый спектр, который придавал лицам легкий персиковый оттенок. Алексей почтительно опустился перед нею.
– Странно, – сказала Саня, – мы так давно вместе, а я все равно ничего не знаю о тебе...
Она чувствовала такую усталость, что ей показалось даже, что она упала и умерла, а ее место заняла другая, запасная Саня. Из того набора, который однажды развернулся перед нею, как пестрый веер. Любопытная простушка в белых носочках...
– Обо мне? – как-то устало-удивленно переспросил Алексей и потер рукой ногу. – Что обо мне можно не знать? У меня нет ничего такого...
– Так не бывает. Ну, например... Твои родители живы?
– Мать жива. Я вижу ее изредка.
– Ты ее любишь?
– Это вопрос... – И Алексей надолго задумался. Наверное, не люблю. Ужасно звучит, да? Ничего не попишешь. Она приложила немало усилий, чтобы я мог так сказать.
– Вот видишь? А ты говоришь – ничего такого.
– Но это правда неинтересно и... достаточно неприятно.
– А девушка у тебя есть? Невеста...
– Нет. Была, но... все. Теперь нет. Ничего нет. Ни родителей, ни жены, ни дома. Так вот сложилось. Есть служба.
– Она вышла замуж?
– Ее убили. Случайно. Походя. Я отлучился буквально на три часа...
– Это тебя мучает? Алексей помолчал.
– Нет. Опять, наверное, ужасно звучит? Но я... Говорили, что я туповат. Наверное, это так. У нас такая жизнь, что утонченные натуры не живут долго. А я вот живу.
Далеко за границами светового круга наметилось какое-то движение, смутное и медленное: будто по кругу, не приближаясь и не удаляясь, скользят бесформенные тени.
– Как ты думаешь, мы выберемся отсюда? – тихо спросила Саня, глядя мимо Алексея – туда, на тени.
