ровная шеренга, пропускающая своих, и эти свои тут же создают следующую шеренгу, пропускающую сквозь себя тех, кто прикрывал их только что. И при этом все, и учителя, и ученики, знали, что в бою все будет проще и грубее, и взятые не спиной, а лишь головой знания вряд ли кого-то спасут... эту легкую пехоту будут использовать для прикрытия главных сил, для отвода противнику глаз, для заманивания его под настоящий удар – и гибнуть легкие пехотинцы будут в первую очередь, а добычи им не положено никакой, – но почему-то знание это уже ни на что не влияло. Спать им приходилось по четыре часа...
Возами, возами поступали в интендантства от всех мало-мальски умелых столяров оперенные древка стрел; все кузни день и ночь кузнецы и подмастерья сменялись, горны горели неугасимо, выдавали наконечники стрел, лезвия топоров, копий и алебард, боевые крюки – все то безымянное и быстрорасходуемое оружие, которым вооружались легкие полки.
Между тем враг подошел к Бориополю главному городу семейства Паригориев. Многочисленные жители посадов ушли, побросав имущество, дальше на восток, вдоль густонаселенного побережья, надеясь на доброту крестьян; самые отчаянные просились на стены. Но на стены брали только мужчин...
Четырехтысячный гарнизон крепости имел запасов на полгода строгой осады. Вода поступала из реки по многочисленным отводам, открытым и подземным. Старые стены необычайной толщины выдержали много натисков. Доместик города Арий Аристион, свояк Вандо, был почти спокоен...
Кто-то внутри нее все порывался устроить истерику: завел куда-то, на погибель... теперь выводи, как хочешь... Она прислушивалась к этому узнику даже с некоторым мрачноватым любопытством: чего только о себе не узнаешь в такие часы. После потрясения, когда ей показалось, что Алексей умер и она осталась совсем одна, наступило тупое спокойствие.
Саня обошла помещение, в котором, если не повезет, ей придется провести остаток жизни. Она специально проговорила это медленно: «Остаток Жизни» – и все равно ничего не почувствовала. Лишь – ощутила. Что-то почти жванецкое: «Пьешь стопку, вторую, третью, в четвертой – вода». Она не очень любила водку, но время от времени пила со всеми и потому вполне представляла себе эту обиду и досаду.
– Иногда так хочется быть дурой, – сказала она вслух.
Видимо, весь второй этаж этого дома был единой квартирой, этакой квадратной анфиладой, и можно было обойти его весь, переходя от окна к окну. Комнаты были побольше и поменьше, в некоторых были какие-то безумно захламленные кладовые, или чуланы, или как это еще можно назвать... В кухню с большой каменной печью здешние люди стащили всяческую мебель, она громоздилась почти до потолка. Что-то в этой кухне ей показалось странным, но она в тот момент не сумела сосредоточиться.
Обезьяны под окнами бродили медленно и лениво.
Саня долго смотрела на них. Это медленное движение завораживало, как завораживает какойнибудь на первый взгляд простой танец, движения которого ты почему-то не можешь воспроизвести.
Потом она провела языком по губам. Губы стали сухими и язык шершавым.
Можно поискать воду, подумала она безнадежно.
Людей выгнал отсюда, из-за стен, голод. И, конечно, отчаяние. Но водопровод в доме работал долго – возможно, уже после того, как люди ушли. Пятно ржавчины под краном...
Правда, после людей в доме побывали обезьяны. Возможно, вода хранилась в бутылях – вот гора осколков, – или в чем-то вроде аквариумов – вот их искореженные каркасы... Саня покосилась на Алексея. Он сосредоточенно засыпал и утрамбовывал сероватый порошок в пустые консервные банки.
Все при деле, подумала Саня мрачно.
Два часа раскопок увенчались успехом: под обломками одной из кроватей она обнаружила полураздавленную коробку с бутылками красноваточерного стекла. Часть бутылок разбилась, и все равно теперь они имели литров пять какой-то жидкости. Бутылки были цилиндрические, с короткими горлышками, обернутыми фольгой. Саня повернула одну бутылку этикеткой к себе и стала читать.
К десерту и сладостям, повторила Саня про себя. Посмотрела за окно. Там в невыносимой тишине стояли серые деревья.
Она попыталась проглотить комок. Поморщилась. Помяла горло. К десерту и сладостям...
И – распоротая кукла. Саня дотронулась до кармана, где эта кукла теперь жила. Спи...
Взяв три бутылки в охапку, она вернулась к Алексею. Он посмотрел на нее отсутствующим взглядом.
– Вино, – она аккуратно выложила находку на матрац. – И там еще четыре таких же.
– Здорово, – сказал Алексей и улыбнулся. Чарка перед боем. Как положено. Чтоб рука не тряслась.
– Там написано: к десерту и сладостям. Там нет ничего ни о каком бое.
– Придется дописать, – сказал Алексей и полез во внутренний карман. Покопался и выудил прозрачную шариковую ручку. – Давай, где там?..
Саня подала ему одну бутылку. Встала, упершись руками в колени. Он примерился и дописал: «А также принимать перед боем по стакану, чтоб рука не тряслась». И – расписался.
У него был неимоверно красивый старомодный почерк с завитушками.
– Ну, вот. – Он оглядел работу. – Теперь все как надо.
Саня завороженно посмотрела на бутылку. Потом вдруг фыркнула. Потом фыркнула громче. Потом рассмеялась. Захохотала. Она хохотала, не в силах остановиться. Хохоча, она совсем согнулась, повалилась на пол и хохотала на полу, дрыгая ногами.
– Это же смешно! – выговаривала она между спазмами хохота. – Это же смешнее всего! Это же показать – такая комедия будет! Никакой Чаплин... это вам не ботинки варить... Ты разве не видишь, как это смешно? Шли, шли – и дошли. До ручки! До шариковой! На этикетках пишем! А дальше-то? А дальше-то что? Дальше-то что?..
Алексей взял другую, не подписанную, бутылку, ударом в донышко вышиб пробку и, придерживая Саню под затылок (лицо ее было пугающе-бледным, вокруг глаз образовались черные круги), дал ей отхлебнуть. Зубы сильно стучали о стекло, вино проливалось на шею, и все же несколько глотков она смогла сделать.
– Спаиваешь... беззащитную девушку... да? Спаивай, спаивай... сам же и понесешь потом...
Она мучительно, со всхлипом, набрала полную грудь воздуха. И вдруг, вздрогнув, обмякла у него на руках. Наверное, на короткое время она потеряла сознание, а потом обморок мгновенно перешел в сон: лицо порозовело, губы приоткрылись, глаза под веками двигались быстро-быстро...
Вино просто не успело бы подействовать! Алексей растерянно смотрел на нее, не зная, что предпринять. Это была истерика... но и не совсем истерика. Или даже совсем не истерика. Он провел рукой по ее лицу, покрытому легкой испариной. Саня сонно потерлась о его ладонь.
Что же мне делать, подумал он.
Он сидел и смотрел на нее, а она повернула лицо кверху и, не открывая глаз, улыбнулась легко и радостно. И тогда он наклонился и поцеловал ее в эти губы, которые могут так улыбаться...
– Ф-фф... – выдохнула она наконец. – Ох, Алеша... если бы ты знал, как я тебя люблю... Она закинула руку ему за голову и сама потянулась к новому поцелую.
А Алексей вдруг... заметался. Никто не заметил бы его метаний, и уж Саня-то не заметила наверное, но сам он прекрасно понимал, что теряет голову и дергает за какие-то такие запретные нити судьбы...
