— Н-да, — оторопело пробормотал Ленчик. — Загадка имени господина Синицкого. «Мой первый слог на дне морском, на дне морском второй мой слог».
— Зато какая высокая поэзия! — насмешливо отозвалась Катя. — Особенно последняя строчка: «Немного отвердя конец». Бунин отдыхает.
— Что ж, надо понять, в чем тут дело. — Ленчик беспомощно глянул на Катерину.
— А что тут понимать! Тебя же просят: «Отверди конец». Вот и отверждай.
— В каком это смысле? — осторожно поинтересовался юноша.
— Ох уж эти мне мальчишки! — вздохнула Катя. — Во всем вам сексуальный подтекст видится. Даже в шедеврах мировой литературы.
— А что? — туповато уставился на нее Ленчик. — Тут снова намек на какого-нибудь Шекспира? Я ничего подобного не читал.
— И не мог читать! Это обыкновенная шарада, причем довольно плохенькая.
— Ой, тетенька, а может, ты ее и разгадать сможешь? — вкрадчиво поинтересовался Ленчик.
— Запросто, — лихо ответствовала Катя. — Смотри. Берем выделенные твоим писучим другом слоги и, как он велел, отверждаем. То есть, тьфу, убираем из них мягкие знаки. Что получается?
— Н-н-ну… — протянул по-прежнему не въезжающий в тему Ленчик.
— Получается, — назидательно, по-учительски проговорила Катя, — к примеру, не «ВЕРЬ», а «ВЕР». К тому же твой товарищ намекает, что «ОНА» — по-прежнему «ОНА». То есть, в данном контексте, конечно, не «ОНА», а, с ударением на первом слоге, «'ОНА». Приставим «ВЕР» к «'ОНЕ» — что получится?
— Верона, — пробормотал юный математик.
— Правильно! Мы с тобой находимся в Вероне. Но нас, по утверждению твоего Тохи, ждет другая цель. Какая же? Будем отверждать слоги твоего друга дальше. И что выходит? Не «ЕЛЬ», а «ЕЛ». Ну, в «БАРСЕ» отверждать нечего. «Барс» — он и так твердый… А «'ОНА» остается без изменений. Если сложить три слога — что получается вместе?
— Она…ел…барс… — растерянно протянул по слогам студент.
— Эх ты, компьютерщик! Тебе бы только кинетическую энергию пополам делить! Тупыч! Не «она- ел-барс», а «барс-ел-она»! То есть Барселона.
— Как же я сам-то не догадался! — схватился за голову Лелик. — Действительно, Барселона! — А потом воздел руки к небесам — точнее, к низкому своду подвала: — Ура, мы едем в Барселону!
— Погоди, племянничек, погоди, — охолонила юношу Катя. — Зачем — в Барселону? К кому — в Барселону?
— Как «зачем»? — немедленно разгорячился Леня. — Нам же надо довести дело до конца! Выполнить свою миссию!… А в Барселоне, я прекрасно помню, живет еще одна клиентка брачного агентства. И, я уверен, она тоже получила от Антона какую-нибудь наводку!…
— Вот ты сначала позвони ей и выясни, действительно ли она что-то получила, — а потом уж в Барселону собирайся.
— И позвоню, и выясню. И поеду, — пробормотал Лелик. — Деньги у меня теперь есть.
— А насчет денег тоже еще сначала надо узнать — есть ли они на карте, — рассудительно произнесла Катя. — Или это очередная шуточка из репертуара твоего друга.
— А что, и выясним, как не фиг делать…
Увлеченные разгадыванием шарад, спутники не обращали внимания, что творится вокруг них, — и тут им обоим вдруг послышался шум за дверью: какой-то легкий ветерок, шумок, перестук удаляющихся туфель.
Не сговариваясь, Леня и Катя бросились к выходу из подвала. Тяжелая железная дверь медленно закрывалась перед самым их носом. Однако юноша успел, ткнул в нее плечом — и дверь пошла в обратную сторону.
Леня выскочил в коридор. Где-то в самом его конце мелькнула белая тень — и скрылась за поворотом. Ленчик бросился следом.
Катя побежала тоже, но — из-за каблуков и, чего греха таить, не столь юного, как у племянника, возраста — подотстала. Впрочем, если козырями молодого человека были напор и натиск, то ее сила заключалась в мудрости и осмотрительности. Поэтому она не просто пробегала пустынными залами музея мимо сатиров, князей, мучеников — но и внимательно осматривала помещения и тыкалась в двери «для персонала» (сплошь запертые). Но Кате никто не встретился. А когда она проходила постамент, на котором в прошлый их проход русская реставраторша восстанавливала картину, — оказалось, что лампы рядом с ним погашены и никаких следов белохалатной труженицы не наблюдается. Так что, похоже, никого, кроме нее самой и по-гиппопотамьи топочущего где-то впереди племянника, в музее не было.
Наконец, Катя вышла к пустынному гардеробу, где запыхавшийся Ленчик уже пытал лысо-усатого привратника.
— В музее еще кто-нибудь есть? — выспрашивал он у него по-английски.
— Ноу, ноубоди из хиар![28] — тряс головой гардеробщик.
— А где реставраторша? Русская?
— Я не знать! — на ломаном английском отвечал страж Джульеттиной гробницы.
— Но она здесь, в музее? Или уходить? — Лелик сам незаметно перескочил на «пиджин инглиш».
— Уходить, уходить! — замахал руками привратник. — Давно уходить!
— А кто сейчас бродил здесь по коридорам?
— Я не знать! Никто не бродить!
— Лелик, оставь его, — устало бросила Катя по-русски. — Видишь же: он ни фига не знает. Или придуривается.
— Да он с ней в сговоре! — азартно крикнул Ленчик.
— Ну и что теперь? — рассудительно возразила Катерина. — Ты пытать его будешь?
И Лелику ничего не оставалось, как отстать от привратника. Они получили в гардеробе свои одинокие веши и покинули музей.
Скорым шагом путники миновали неприятный райончик, где деятелям из веронского
