муниципалитета вздумалось организовать «гробницу Джульетты». Довольно быстро они оказались на той самой оживленной площади, где возвышались величественные стены древнего амфитеатра. Здесь отстаивались туристские автобусы, по всем направлениям следовали группы горластых американцев и невозмутимых японцев, работали кафе под открытым небом — словом, кипела центровая жизнь во всех ее проявлениях.
Лелик, оказавшись на пьяцца Бра, первым делом ринулся к банкомату. Вставив в щель полученную от реставраторши кредитку, он, затаив дыхание, ввел ПИН-код. Автомат невозмутимо подтвердил пароль и запросил, какого рода операцию собирается производить картодержатель.
— Ха! — вскинул победно руку Лелик и тыкнул пальцем в интерактивный экран: «Хочу снять наличные».
«Выберите сумму», — равнодушно предложил банкомат.
«Одна тысяча евро», — заказал Леня и снова весь напрягся: неужели сработает?
«Минуточку…» — высветил плашку агрегат, а потом вдруг со сдержанным шипением принялся выплевывать банкноты.
Леня вытащил их из прорези — и не мог поверить своим глазам. Еще вчера он был гол как сокол, нищ как студент (кем он, в сущности, и являлся) — а теперь у него в руках оказалось целое состояние: десять новеньких зелененьких сто евровых банкнот!
— Аллилуйя! — воскликнул юноша. — Благодарю вас, о великие Будда, Аллах и Иисус, что дали мне этот кэш!
Затем он проворно свернул купюры в трубочку и засунул в свой рюкзачок — только Катя их и видела.
— Да, я богат! — с пафосом произнес Леня. — Теперь я богат! Но вот хотелось бы мне знать: богат — до какой степени?
И он запросил банкомат о состоянии «своего» счета. Механизм равнодушно сообщил ему, что на счету осталось четыре тысячи евро.
— Негусто, — с ноткой разочарования протянул Леня. — Питоха мог бы и побольше налика подкинуть. А то бегай тут по всей Европе за его суперпрограммой за гроши.
— Наглый ты, Лелик, — констатировала Катя. — На тебя халява сыплется, а ты еще сетуешь, что она нежирная. Лопай, что дают!
— Ладно, — махнул Леня. — Теперь вопрос: где здесь ближайший телефон-автомат?
— А куда ты собрался звонить?
— Как — куда? В Барселону. Следующей клиентке агентства «Замуж невтерпеж». Ее телефончик у меня при себе. — Юноша выразительно похлопал по своей поясной сумке.
— Ты что, собираешься туда ехать?
— Естественно. И прямо сегодня.
— Не слишком ли круто забираешь? Вчера — Венеция, сегодня — Верона, завтра — Барселона… Может, передохнем?
— Знаешь, тетенька, — с исключительной наглостью ответствовал Ленчик, — если ты устала или у тебя, к примеру, матримониальные планы на сегодняшний вечер — ты можешь и остаться. Теперь, с деньгами, я и один справлюсь.
Это была уже не просто наглость, но наглость неприкрытая, и ее Катерина терпеть не собиралась. К тому же и опыт борьбы с наглецами накоплен немалый — работа доцента Калашниковой процентов на двадцать состояла в том, чтобы осаживать нахальных молодых людей и девиц.
— Значит, так, — сказала она исключительно ледяным тоном. — Мои матримониальные планы — как на сегодняшний вечер, так по жизни вообще — никого, кроме меня, не касаются, и обсуждать я их ни с кем не намерена. Это — раз. Два: если ты дальше собираешься путешествовать в одиночку, то для начала я попрошу компенсировать мне все затраты, которые я понесла на твой вывоз в Европу, а также упущенную выгоду от занятий с учениками, от которых я ради тебя отказалась. И три: ты должен немедленно позвонить в Москву маме и спросить у нее, отпускает ли она тебя дальше в одиночное плавание.
Юноша во время этой отповеди мрачнел и сдувался прямо на глазах, а когда Катя закончила, он, натурально, бухнулся перед ней на одно колено — на глазах всей площади, — схватил ее ручку, поцеловал и пробормотал:
— Ну, прости меня, тетечка! Брякнул, не подумавши! Я просто очень хотел, чтобы мы поехали дальше, вот и зарвался… Но я, конечно, хочу, чтобы дальше мы поехали вместе. И побыстрей, лучше прямо сегодня. Не сердись на меня. Ну, прости, пожалуйста! Мир?
Он так умилительно заглядывал ей в глаза, что Катя не выдержала, улыбнулась и, пытаясь оставаться строгой, сказала:
— Мир будет, когда ты поведешь меня в кафе и, раз уж теперь богат, угостишь всем, чего бы я ни захотела.
— Идет! — вскричал юноша и вскочил с колен.
Одной рукой отряхивая коленку, а другой — схватив Катю за плечи, он повлек ее в сторону близлежащего заведения.
В кафе Катя заказала только «кампари» и эспрессо — не разорять же, в самом деле, племянника. К тому же ей (или им обоим?) сегодня еще предстояло свидание с синьором Брасселини, и Катя надеялась, что он, как и вчера в Венеции, поведет ее (их?) куда-нибудь ужинать.
Ленчик одним глотком выпил итальянский эспрессо (крохотный и до чрезвычайности крепкий) и теперь вертелся на стуле, нетерпеливо посматривая по сторонам.
Катя, неторопливо наслаждаясь «кампари», сделала племяннику замечание:
— Раз пригласил девушку в кафе — не вертись, а веди светскую беседу. Развлекай даму.
Вдруг выражение лица Ленчика переменилось. Глаза застыли, корпус подался вперед. На площади он увидел что-то (или кого-то). И пока Катя оглядывалась, что же он там узрел, племянник вскочил, опрокинув плетеный стул, и понесся с криком:
— Юкико! Юкико!
Тетка видела, как он стремительно ввинтился в толпу, сгущавшуюся в устье виа Мадзини, и исчез в ней.
«Когда вернется, — мстительно подумала Катя, — я ему все припомню! Все его намеки на мои „матримониальные планы“ — в то время, как он сам одну девушку в кафе приглашает, а за другой — бегает».
Сперва Ленчик не сомневался, что это Юкико. Она шествовала в группе японских туристов от Арены к торговой улочке. Но она не замечала его и не реагировала на его крики. Правда, может, он обознался — он видел девушку только со спины. Но, с другой стороны, кому, как не ему, знать это хрупкое тело под курткой-дутиком, жгуче-черные волосы, заложенные за ушки, и стройные ножки в джинсах?
В начале виа Мадзини, куда дружно удалялись японцы, толпа уплотнялась. Вливаясь с широченной площади на узенькую улицу, люди невольно замедляли шаг. По самой виа Мадзини народ шел тесно — едва ли не плечом к плечу. Леня попытался было идти быстрее потока. Он пробирался мимо пешеходов, толкая их и непрерывно роняя «скузи» да «сорри», но продвинуться вперед не очень-то получалось — люди шли плотно, словно в московской подземке, застывали у витрин, входили и выходили из магазинов… А самое главное — он потерял Юкико (или девушку, очень на нее похожую) из вида. Леня уже не различал ее за толпой — и понял, что, как ни старайся, он вряд ли ее догонит. Только и оставалось, что в отчаянии выкрикнуть на всю Верону:
— Юкико! Юкико!
Окружавшие его люди шарахнулись — но впереди, в мерно текущей толпе, так никто и не остановился, не оглянулся, не бросился к нему…
Леня понял, что дальнейшая погоня бесполезна. По инерции он прошел вместе с людским потоком еще метров двадцать и остановился у очередной витрины. Его внимание привлекла вывеска «Tabacchi».
Он вошел в магазинчик. Здесь, помимо анонсированного табака, продавались тысячи других полезных вещей: газеты, питьевая вода, сувениры (вовсю эксплуатирующие тему Вероны как родины Ромео
