значит, он явно не уровня Скорсезе, да и, наверно, не Балабанова с Кончаловским.
Заметив, что «знаменитая» фамилия не вызвала никакого отзвука в Кате, сестра Магдалина стала торопливо перечислять:
— Он «Снег пойдет завтра» снял, еще в советские времена, и «Реки до горизонта»…
— Старый, значит?
— Какой там старый, всего сорок шесть ему, — обиделась сестра Магдалина. — Он, как перестройка началась, в Голливуд уехал работать, долго там прожил, ему даже американское гражданство дали… У него знаешь какие фотки дома на камине стоят?… Он с Лукасом, со Шварценеггером, со Сталлоне, с Брэдом Питтом… У него в доме до меня жила Шарон Стоун!… Он мне сам рассказывал! А потом Володеньке в Голливуде надоело…
«То есть карьера у него за океаном не задалась», — перевела последний пассаж Катя. А бывшая актриса продолжала:
— …И тогда Гаерский в Россию опять вернулся, стал сериалы снимать. Хотя он, конечно, о Макбете мечтал — но кому сейчас в России нужен Макбет!… Все одну пошлость хотят и похабщину…
— Так что, вы с ним действительно — расписались? — осторожно прервала монахиню Катя.
— Да! — порывисто прижала руки к груди бывшая актриса. И неожиданно добавила: — Почти. У нас помолвка была, настоящая. В «Праге», с сотней гостей…
— А почему ж ты Косынкина, а не Гаерская?
— Я на самом деле и не Косынкина, — вздохнула девушка. — Лоренцо моя фамилия…
— О господи, почему? — опешила Катя.
— Нельзя господа всуе упоминать, — упрекнула монахиня. И объяснила: — Так Володенька захотел. Чтоб у меня проблем не было за границу ездить.
— Опять не поняла… — пробормотала Калашникова.
— Ну, у Володи же недвижимости, домов — по всей Европе. Вот он и предложил, чтоб я визы легко получала, фиктивный брак с иностранцем оформить. С этим Лоренцо. Я его и не видела никогда, только фотографию в этом агентстве, «Уж замуж», мне показывали…
— Но ты ж говоришь, что вы с Гаерским были помолвлены! — вскричала Катя.
— Были, — горько вздохнула девушка. — Мы ведь как планировали — год пройдет, я со своим Лоренцо разведусь и выйду за Гаерского замуж уже как испанская гражданка…
— Интересный план, — хмыкнула Катя. — Запутанный. Ну а роль-то он тебе дал?
— Конечно! В «Ангелах», а ты что, не видела?… Премьера уже была. Не узнала меня? Или я изменилась так?
— Ой, да я вообще телевизор не смотрю… Особенно сериалы…
— Так все чудесно было, шикарно… — развспоминалась Косынкина. — В экспедицию мы с Гаерским поехали и жили вдвоем в его люксе в «Царе Давиде»… Все было безумно, восхитительно, волшебно!… А потом, когда снимали интерьеры в Москве, я жила у него, в шестикомнатной квартире на Чистых прудах, и он возил меня каждое утро на съемки на своем «Мерседесе»…
«Представляю, как бесились члены съемочной группы, особенно женщины», — мелькнуло у Кати.
— А потом… Потом съемки кончились, начался монтаж, он пропадал с утра до вечера в монтажной, я скучала, а он мне говорит: «А хочешь — поезжай в Испанию, в мой дом. Там сейчас тепло, бархатный сезон»… Ну, я, дура, и поехала… Вот тогда, я думаю, у них с ней все и началось…
Сестра Магдалина горестно вздохнула и поспешно перескочила на другую тему:
— Но дом у Володеньки, конечно, шикарный!… Прямо в Марбелье… Ну, то есть в пригороде… — поправилась она. — В Кадисе…
«Эк ты хватила, — подумала слегка знакомая с испанской географией Катя. — От Марбельи до Кадиса — двести верст. Марбелья — фешенебельный курорт, а Кадис — заурядный город-порт».
— Но квартира у Володеньки очень хорошая, — продолжала Ольга Косынкина (забыв, видимо, что только что вела речь о доме). — Три комнаты, с видом на море, всюду цветы…
— А как же театр? Твой МХАТ? Табаков? — осторожно спросила Катя.
— Ах, дура я была, — вздохнула сестра Магдалина, — мне этот театр тогда такой мелочью представлялся!… Я и Табакову отказала, и от Марка Анатольевича звонили, я их послала, не до сцены мне стало, не до карьеры… Все, все забыла… А потом — Гаерский вдруг в Кадис ко мне приехал. Такой весь из себя бурный, восторженный! «Мне, — говорит, — в Голливуде фильм дают, сам Лукас звонил!… Все, лечу в Лос-Анджелес доводить сценарий и буду тебя на главную роль проталкивать. Ты, — говорит, — сиди здесь и учи язык — потому что знаешь какие у тебя конкурентки?! Знаешь, кого на главную роль студия взять хочет? Или Кидман, или Джоли, или Джулиану Мур!… И они, и их агенты за них интригуют. Потому что роль, — говорит, — такая, что за нее не только миллионы долларов платят — но реально „Оскар“ светит. Скоро, — говорит, — вызову тебя в Голливуд на пробы. Давай учи язык. Надо, чтоб ты, типа, в грязь лицом не ударила!» И я — поверила!… А он — уехал. А я, как последняя дура, осталась сидеть в этом Кадисе, английский зубрить… «Ай слип, ай слепт, ай вилл слип»[47]… А он мне каждые три дня звонил. Про любовь говорил, как соскучился и как мы с ним скоро покорим весь мир… А потом, — лицо сестры Магдалины помрачнело, — мне вдруг Нинка звонит…
— А кто это — Нинка?
— А, чушь, пустое место, — отмахнулась бывшая актриса, — гримерша из нашей группы… И она, слово за слово, ехидненько меня так спрашивает: «А где твой Володенька?» Я говорю: в Голливуде. Она, гадина, ржет. «А у кого, — говорит, — я тогда на фильме работаю — здесь, в Москве?» У меня голова кругом. «У кого?» — спрашиваю. «У него, — грит, — у Гаерского, и работаю. Четырехсерийный фильм „Ангелы возвращаются“. Продолжение нашего фильма». — «Как?! Раз продолжение — значит, я должна быть в главной роли!» А она: «Нет, — говорит, — Косынкина, там в главной роли Черубахина снимается». — «Почему Черубахина?!» — «Ну, — эта змея смеется, — ты сама догадайся, с трех раз. Во всяком случае, твой Володечка ее каждое утро на съемку на „Мерседесе“ привозит».
— Какая же он сволочь! — от души воскликнула сопереживающая рассказу Катя — имея в виду, естественно, коварного Гаерского.
— Сука редкостная, — поддержала ее монахиня, а потом спохватилась вырвавшемуся козлиному слову и осенила себя крестным знамением: — Прости мне, господи, прегрешения мои… Ох!… Я, конечно, кинулась Гаерскому сразу звонить. Он и правда дома оказался, у себя на Чистопрудном. Тон холодный. «Я, — говорит, — больше тебя не люблю и помолвку нашу предлагаю расторгнуть. Впрочем, за порог тебя не гоню. Хочешь — живи пока в моей квартире в Кадисе, цветочки мне там поливай. Я тебе даже буду, — пообещал, — содержание высылать, четыреста евро в месяц»… Гад, нашел фрекен Бок!… Я — трубку швырнула…
— Знаешь, я б на твоем месте сразу в Москву поехала, глаза б ему, на фиг, выцарапала, — с жаром сказала растревоженная рассказом Катя.
— Да я так и хотела! Но до Москвы ведь еще долететь надо! А у меня денег в кармане — сорок евро! А самолет — четыреста евриков в один конец, и еще до аэропорта надо добраться… Ну, я тогда… Я решила с собой покончить… И пошла на набережную…
— Куда?! — Кате показалось, что она ослышалась.
— Ну, на набережную, у своего дома. Купила в магазине бутылку водки — и пошла. А для верности еще снотворного взяла: думаю, водкой буду запивать, и все тогда, точно с гарантией…
«Ей, актрисе, — подумала Катя, — как демонстративной личности, даже для самоубийства нужны были зрители».
— Ну, начала я водку пить и таблетки глотать… А потом — все…
— Что — все?
— Здесь очнулась, в монастыре.
— А как же ты попала сюда?
— Бог мне спасение послал! — аффектированно произнесла бывшая актриса.
— А конкретно? — нахмурилась Катя.
— Там, на набережной, оказывается, аббатиса Марта проходила. Ну, она поняла, что я русская, — говорит, я ругалась сильно, — увидела, что со мной что-то ужасное происходит, и решила душу мою спасти.
