Значит.
Кислов успел как-то засветить документы, скопированные у Соломатина…
Этого я и хотела…
Я должна гордиться собой… Гордиться своим планом…'
Но вместо гордости и душевного подъема навалилась смертельная усталость.
Ника внезапно почувствовала сильный озноб.
Разбирать постель не стала, просто забралась под меховое покрывало. 'Мне нужно довести игру до конца.
Позвонить Полонскому, позвонить Кислову'.
Она потянулась к телефону, но рука не послушалась, она казалась безумно тяжелой.
Не достав до аппарата, кисть упала на постель.
Сердце билось как сумасшедшее, каждый его удар отдавался болью. 'Что со мной?
Я заболела? – не понимала Ни-ка. – Нужно вызвать врача? Может быть, позвать горничную? Да ладно, сейчас отпустит… Я просто полежу спокойно, и все пройдет…'
Ника вытянулась на кровати, попыталась расслабиться, отогнать тревожные мысли, сконцентрировать внимание на причудливом узоре лепнины, украшающей потолок.
Сквозь плотные шторы она увидела: мимо дома проезжает машина. Дальний свет фар был безжалостно ярок.
«Опять к Мишке гости», – безразлично подумала Ника.
Фирмач Мишка жил на соседней улице и вел преимущественно ночной образ жизни.
Но машина остановилась у ее ворот. Требовательно просигналила.
Ника взглянула на циферблат: час ночи. Кто это? Сигнал машины ей незнаком – как гудят баргузиновские джипы или «Пунто» Кати Калашниковой, она знает.
Ника мгновенно позабыла про свою болезнь. Рывком вскочила с постели.
Шантажист, больше некому!
Решил заглянуть на огонек.
Знает, гад, что защитить ее некому…
Ника почувствовала, как слезы, наполнявшие грудь, сменились острой, холодной яростью.
Ей не видать спокойной жизни, не видать никогда – неважно, заплатит она ему или нет.
У нее есть выбор: или всю жизнь работать на этого скота – или получить срок за хищение в особо крупных размерах.
Она не хочет!
Не хочет ни того ни другого.
Кажется, срок за большее преступление поглощает срок за меньшее… За убийство дают больше, чем за хищение…
Вот пусть и поглощает!
Плевать она хотела!
Плевать на осторожность и на все доводы разума!
Она так больше не может.
Когда Ника открывала сейф и заряжала ружье (разрешение в порядке!), руки ее не дрожали.
Она твердой походкой спустилась вниз – световые сенсоры услужливо информировали ее о перемещениях ночного гостя.
Распахнула дверь в холодную октябрьскую ночь.
Вышла во двор.
Успела привычно вдохнуть любимые запахи: мокрые листья.
Уставшая за лето трава.
Грибы. (Васечка раскрошил на участке парочку белых грибов, и теперь они прорастали в самых неожиданных местах.) «Прощай, Мой Дом. Я, наверно, больше тебя не увижу», – опустошенно думала Ника, прикладывая руку к датчику, отпирающему ворота.
Створки послушно расползались в разные стороны, и Ника, держа ружье на изготовку, решительно и быстро вышла на улицу, не дожидаясь, пока ворота откроются полностью.
Сегодня шантажист приехал на черной «Тойоте».
Машина стояла страшно и молча.
За рулем – Ника видела в лучах света из окна дома – сидел один человек.
Пассажиров – нет.
'Он действительно одиночка.
Ни с кем не хочет делиться моими деньгами, потому и делает все сам.
Или же – его страхуют из засады.
Из тех кустов у соседнего дома'.
Но Нике теперь все равно.
Ей действительно все равно, и будь что будет.
Сына она почти вырастила.
Дом построила.
За родителей – отомстила.
Жизненное предназначение выполнено.
Она навела ружье на человека за рулем и крикнула:
– Выходи, гад!
Ее послушались, дверца машины открылась.
'Будет уговаривать бросить оружие…
Скажет, что мы, мол, разумные люди…'
Никины пальцы, сжимавшие ствол, побелели.
Все! Время разумных решений и переговоров – кончилось.
– Руки вверх! – диким голосом крикнула она. Из-за руля вышел человек. Его руки были послушно подняты вверх.
Ника не могла разглядеть лица, но по фигуре поняла: это не шантажист. Кто-то другой.
– Здравствуй, Верочка, – стоя с поднятыми руками, спокойно сказал мужчина.
«Верочка?!! Он знает, как меня звали? Значит – он от него, от шантажиста!»
– Стой. Не двигайся, – приказала она. – Говори, что нужно.
И тут человек засмеялся.
Засмеялся так, что даже почти опустил руки. Его смех казался до боли знакомым.
– Руки – не опускать! – прокричала Ника.
Он послушно опять вскинул руки вверх и, задыхаясь, произнес:
– Ве-рун-чик… Не стреляй, Верочка!
Ее руки разжались. Ружье с глухим стуком шлепнуло о бетон дороги.
Они стояли в двух шагах друг от друга. Меж ними лежала пропасть.
Завороженная суеверным страхом, Ника медленно пошла к нему. «Сейчас я умру, – стучало в голове. – Сердце не выдержит, разорвется».
Он перестал смеяться, стоял молча, его глаза, казалось, светятся в темноте.
– Тебя – нет… Ты же мертв – Мне.., все.., снится… – прошептала Ника.
Силы окончательно отказали.
Она почувствовала, как чернота осенней ночи обволакивает ее, закручивает перед глазами вихрь из пожелтевших деревьев и мелкого дождя. В груди отчаянно закололо, и Ника, теряя сознание, начала падать на мокрую дорогу.
Человек в отчаянном прыжке ринулся к ней, успел подхватить на руки. Но она уже ничего не чувствовала.
Мужчина тревожно взялся за ее пульс.
Нахмурился.
Продолжая удерживать Нику, освободил одну руку и достал из кармана мобильный телефон.
К счастью, оператор коммерческой подстанции «Скорой помощи» ответил мгновенно. 'Поселок
