Сзади снова облапил Васька.
Она опять вырвалась, отворила дверь – и бегом по коридору, к лестнице, к черту, вон отсюда!.. «Даже поесть не дал, дурак!..»
…Как ни странно.
Васечка снова появился.
Сразу после ноябрьских праздников.
Опять встретил Веронику после занятий.
Опять подарил белую хризантему.
Виновато хмурясь и глядя в сторону, пригласил в театр: «Имени Ленинского комсомола, спектакль интересный – „Юнона и Авось“. Пойдем?»
«Значит, попытка штурма не удалась, – весело подумала Вероника, – и Вася приступил к планомерной осаде. Что ж, это мне нравится больше».
До конца года они еще два раза сходили в театр.
Васечка был тих, покоен, руки не распускал, о любви не говорил.
При прощании – во дворе Верочкиной общаги – галантно целовал ей ручку.
'Вот и поклонник в Москве завелся, – думала Вера.
– Но Васечка… нет, Васька – это явно не то.
Во-первых, он – продолжение старого, провинциального, куйбышевского.
Во-вторых, он здесь, в Москве, такой же подкидыш, кукушонок, как и я.
Ему самому в столице пробиваться и пробиваться….
И непонятно еще, прорвется ли он…
Хватит ли силенок… И самое главное, я к нему ничегошеньки не чувствую.
Ну совсем ничего…'
Между тем подходило время сессии.
Вера задумала сдать ее досрочно.
Ей настолько опротивела колготная, равнодушная, враждебная общага, что родная квартира в Куйбышеве, хранящая тени родителей, казалась отсюда, из московского далека, чуть ли не раем. «Скорей бы, скорей бы домой!» – думала она, просыпаясь каждое утро.
Она заранее купила билет – на вечер тридцатого декабря.
Тридцать первого днем она приедет в Куйбышев.
Она мечтала встретить Новый год дома, в родных стенах, с любимой бабушкой.
У Веры имелся хороший запас еще школьных знаний. Шутка ли, ее репетиторами были сами отец, мама, а также их друзья – лучшие в городе преподаватели математики и физики.
К тому же в Москве – покуда ее однокурсники знакомились друг с другом, бегали на свидания, собирались на вечеринки и пили – Вера сидела на лекциях, в библиотеке и рабочей комнате. Училась.
Она записалась на досрочную сдачу четырех предметов.
Красиво расправилась с высшей математикой и физикой. Раз, два!.. Два экзамена – две пятерки!.. Потом без труда получила «четыре» по инженерной графике. И еще четверку – по химии.
Тридцатого декабря вся Верина группа сдавала первый экзамен – историю КПСС. Для нее он был последним.
Все предшествующие экзамену дни Вероника пребывала в самом радужном настроении.
Скоро, скоро она окажется дома!..
А истпарт – подумаешь, делов-то!..
Она и не готовилась вовсе.
Что она, не наплетет экзаменатору про Второй съезд РСДРП?
Или там про Семнадцатый? Язык, слава богу, хорошо подвешен – знай, мели: всем, мол, что ни есть в Советском Союзе хорошего, мы обязаны родной Коммунистической партии. И тэдэ и тэпэ…
Лекции по истории партии читал молодой доцент Полонский.
Красивый, как греческий бог. Высокий, хорошо сложенный. С абсолютно правильными чертами лица.
Ясно-голубоглазый даже в самый пасмурный день.
Не меньше половины девчонок на курсе тайно по нему вздыхали.
Да не по первокурсникам честь – разведка доносила, что Владислав Владимирович Полонский женат, а кроме толстухи жены, у него имеются две дочери мал мала меньше.
Вероника пришла тридцатого декабря на экзамен по истпарту гоголем.
У всех сессия только начинается, а у нее уже четыре отметки в зачетке!
Остались пустяки, формальность. Подумаешь, история КПСС.
Пошла сдавать в первых рядах.
Полонский сидел на преподавательском месте, покачиваясь на стуле. Покуривал трубку. Испускал ароматный дым.
Действительно, черт возьми, красив, как бог. Аж дух захватывает.
Вера вытащила билет.
Всего один вопрос. Вчиталась. Что за чепуха? Никаких тебе ни съездов, ни руководящей и направляющей роли партии в Великой Отечественной войне, ни руководства национально- освободительной борьбой народов…
На билете через слепую копирку напечатано: «Как вы считаете, стоит ли счастье всего человечества слезинки хотя бы одного ребенка?»
– А что это такое? – невольно вырвалось у Веры.
– Вы, видно, девушка, – весело блеснул синими очами Полонский, – на лекции мои не хаживали. Да и на консультациях не бывали?
Вопрос повис в воздухе.
Вероника действительно игнорировала историю партии.
– Да, я вижу: не бывали, – продолжил Полонский (пых-пых трубкой). – А ведь я предупреждал, что я вам, студентам, даю не совокупность неких знаний. Нет. Я учу вас мыслить.
И спрашивать я с вас буду то же самое. То есть: как вы умеете рассуждать, сопоставлять, логически мыслить…
У Вероники все поплыло перед глазами. 'И ни одна сволочь – ни Зойка, ни Жанка – меня не предупредила!..
Завидуют, ведь у них экзамены впереди, а я уже все сдала!..'
– Садитесь, девушка, – иронически произнес Владислав Владимирович. – Готовьтесь.
– Я буду отвечать без подготовки, – вдруг неожиданно для себя сказала Вера.
– Нуте-с, – удивился доцент и указал на парту перед собой. – Прошу.
– Только прекратите, пожалуйста, курить. Не выношу табачного дыма!
«Собью его, сомну, наплету с три короба!» – билась в голове у Вероники отчаянная мысль.
Доцент загасил трубку, выбил пепел на тетрадный листрк, встал, широко отворил окно аудитории в морозный день. «А он красив, проклятый», – против воли пронеслась в голове Вероники мысль, когда она увидела Полонского с тыла – в полукрамольных, вольнолюбивых американских джинсах в обтяжку.
Доцент вернулся на место:
– Слушаю вас.
– Насколько я понимаю, это вопрос на сообразительность.
И на умение мыслить, – быстро начала Вероника.
Полонский в согласии полуприкрыл свои проклятые голубые глаза.
– Так вот, если говорить коротко, я считаю, что порой приходится поступаться слезами ребенка. И не только одного. Но даже и многих. И даже порой жизнью этих детей.
Полонский делано, удивленно посмотрел на нее. Кажется, она говорила что-то не то. – Например. – отчаянно продолжила Вера. – Великая Октябрьская социалистическая революция. Многим детям пришлось в то нелегкое время страдать.
И не только детям, но и взрослым.
Через многие испытания пришлось пройти.
