И рабочим, и крестьянам, и интеллигенции.
Зато теперь, благодаря тому, что революция свершилась, мы живем в новом, справедливом, благополучном обществе…
– Вы так считаете? – иронически глянул на нее доцент своими голубыми глазами.
'Ох, кажется, что-то я не то несу.
Кажется, не то он хочет от меня услышать…' – отчаиваясь, подумала Вера, но вслух продолжила – по возможности твердо:
– Да, я так считаю…
И могу привести немало других примеров в подтверждение моего тезиса. Великая Отечественная война, например. Когда дети – Володя Дубинин, скажем, – гибли за победу советской власти… Не щадили своей жизни…
– Постойте, Вероника, э-э, Николаевна, – прервал ее доцент, – а вы Достоевского читали?
– Достоевского?.. – сбилась с тона и с мысли Вера и прошептала:
– Проходили. В школе. – А «Братьев Карамазовых» читали?
Доцент испытующе смотрел на нее своими бездонными, чистыми, голубыми.
Вера совсем смешалась. Пробормотала:
– Я.., я.., просматривала…
– Ясно, – сказал, как припечатал, Полонский.
Задумчиво взял ее зачетку, полистал.
– Да у вас последний экзамен… – протянул.
– Не хочется портить вам зачетку…
А больше, чем «удовлетворительно», я вам поставить пока не могу…
Давайте-ка вы лучше подготовьтесь как следует и приходите ко мне после Нового года?
А?
У Веры в глазах закипали слезы.
Мелькали разрозненные мысли: 'А как же. билет…
Новый год дома, в Куйбышеве…
Оставаться в общаге?..
Я не выдержу!..'
– Нет уж, – твердо сказала она.
– Ставьте, что я заслужила. Тройку – так тройку.
– Да? – рассеянно посмотрел на нее доцент. Кажется, он понял ее состояние, однако взялся за свое золотое перо. – Что ж, как скажете…
– А Достоевский, между прочим, не по программе! – полушепотом выкрикнула Вероника. Слезы душили ее.
– Мысли – всегда по программе, – назидательно произнес сволочь Полонский, выводя Веронике в зачетке «удовл.».
Вера еще не знала, какими последствиями чреват для нее этот «тройбан».
Хоть и горько было, она попыталась выбросить заумного красавчика доцента из головы.
Ни с кем не прощаясь, быстро собрала свой немудрящий студенческий скарб и тем же вечером, тридцатого декабря тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, уже тряслась в скором поезде Москва – Куйбышев, предвкушая встречу с домом.
После смерти родителей у нее осталась одна родная душа на всем свете – бабушка. Булечка, как называла ее детским прозвищем Вероника.
Булечка по-прежнему жила в их опустевшей трехкомнатной квартире в центре Куйбышева, на набережной Волги.
После смерти Вериных родителей, после того, как схоронила дочь и зятя, бабушка сильно сдала.
И утром тридцать первого декабря, когда булечка встретила внучку на заснеженном перроне куйбышевского вокзала, Вера не узнала ее.
До рокового дня первого сентября, до гибели родителей, бабушка являла собой бодрую гранд-даму. Она совершала ежеутренние пробежки по набережной понад Волгой.
Следила за собой.
Ежемесячно посещала салон красоты.
Красила волосы, делала прическу, маникюр, педикюр…
Теперь же булечка в одночасье превратилась в старушку.
Они с Верой грустно, вдвоем, встретили Новый год.
Елку наряжать не хотелось – да и не имелось ее, елки. За столом было так пусто, что даже сердце щемило.
Не хватало шумного, веселого папы…
Принаряженной мамы… Подарков, что чудесным образом всякий раз оказывались под елкой…
Посмотрели с бабушкой поздравление Горбачева, потом недолго – праздничный «Огонек». Выпили треть бутылки шампанского и улеглись спать.
И потянулись унылые, пустые каникулы.
Булечка в халате поверх ночной рубашки целыми днями бродила по квартире.
Вытирала пыль.
Перебирала вещички, оставшиеся от дочери и зятя.
Частенько принималась плакать, уткнувшись в какую-нибудь старую мамину ночнушку…
Однако Верин приезд булечку все-таки слегка приободрил.
Она пекла блинчики, оладушки.
Потчевала внучку абрикосовым вареньем.
Готовила для нее свою фирменную шарлотку из яблок. Живо расспрашивала о Москве.
Вере хоть и тоскливо было дома, да все равно хорошо.
Такой кошмарной представлялась отсюда, из родной кухоньки, столичная коммунальная общага, что она всерьез задумалась: может, ей перевестись учиться домой, в Куйбышев, – в местный университет или политех?
После Московского радиотеха ее, наверное, возьмут здесь на любой факультет, хоть на мехмат в универе…
Она воображала: жить в своем родном доме… В собственной отдельной комнате… В одной квартире с родным человеком…
Какое же это счастье!..
И булечке станет совсем не так одиноко. Да и материально им вместе жить будет полегче…
Но если она вернется из Москвы назад, тогда…
Тогда все честолюбивые Верины мысли о завоевании Москвы ей придется оставить.
Она навеки останется здесь, в Куйбышеве. В милом, родном, тихом городе. Но – в провинции. В болоте.
И ей уже никогда не представится шанса отсюда выбраться.
И еще: если она переберется в Куйбышев, ее шансы найти того человека, что погубил ее родителей, сведутся к бесконечно малой величине.
К нулю они сведутся.
А мысль о том, что она обязана отыскать его – и отомстить ему, ни на минуту не оставляла Веру.
Она просто на время – пока не состоялась, не встала на ноги – отложила эту мечту. Но не отставила ее. Не забыла. И никогда не забудет…
Успокоиться, смириться, сжиться с гибелью родителей – ей придется.
Но простить – невозможно, Зачем я, дура, грубила маме? И посуду никогда не мыла…
И музыкой заниматься не хотела…
Вера ничего не могла сделать с этими мыслями.
Бабушка, утешая, говорила, что они естественны и всегда возникают, когда погибают близкие
