На втором фото был изображен он, Полонский, в белой рубашке с распахнутым воротом – еще более моложавый, чем сейчас, худой, белозубо улыбающийся. Рядом с ним, обняв профессора, в такой же непосредственной позе, в распахнутой на груди рубахе, радостно улыбался первый президент России.
Третьим на снимке, в неком отдалении от двух центральных персонажей, помещался, так же по- летнему неформально одетый, с длинной прической «под ба-ранчика», молодой Явлинский: тот улыбался, но скупо, как бы зная себе цену и не намереваясь расточать улыбки по любому поводу.
– Это было в девяностом году, – пояснил Полонский.
– Ельцин приезжал в пансионат, когда мы писали программу «500 дней».
– И вы… – с изумлением начала Инна, но сразу осеклась. Однако профессор отчего-то понял, что она хотела сказать: «И вы, с такими связями, живете не на даче в Барвихе, а в двухкомнатной квартире?.. И вы – не министр, и ездите не на „мерее“, а всего на старом „Форде“?..»
– Свобода, – туманно пояснил Полонский. – Свобода, испытание силы.
Инна восхитилась:
– Ух!.. Вы сами придумали?
– Нет, Бердяев.
– А-а, – протянула она неуверенно. «Кажется, она где-то слышала фамилию, – усмешливо подумал Влад, – но неточно представляет себе, кто это».
– А вот такое же фото есть у моего мужа! – радостно воскликнула Инна, меняя тему:
– Ну, то есть там на нем – мой муж, а здесь – вы.
Она указала бокалом на третью, последнюю, фотографию из числа висевших на стене.
На ней опять были изображены первый президент и Полонский. Только здесь оба находились в Георгиевском зале Кремля, и празднично одетый Ельцин цеплял на лацкан профессору награду.
– Мой муж, – с гордостью продолжила Инна, – получил орден «За заслуги перед Отечеством» четвертой степени.
– У меня – третьей степени.
– А какая выше?
– Первая.
– Значит, у вас – выше? – с восхитительной смесью восторга (перед ним, Полонским) и разочарования (мужем) протянула Инна.
– Вообще-то да. А за что ваш супруг получил орден? Если не секрет?
– Он поставлял для Кремля и Белого дома мебель.
Ну, и всякие там компьютеры, ксероксы…
'Вот ведь сволочь, – неожиданно зло подумал Влад об Иннином муже. – Утопил родителей моей Верочки.
Испортил ей всю жизнь, искалечил молодость… И живет себе, в ус не дует.
Жирует, ордена получает…
Засранец!..
И мало того что миллионер – ему такая замечательная юная лапочка досталась. И ведь не ценит ее, скотина такая!..
Иначе Инна не пошла бы ко мне домой…
Нет, пора, пора наставлять рога толстозадому!..'
– Знаете, Инна, вы прелесть, – сказал профессор, придавая своему голосу особенное, бархатное звучание.
Он знал, что его тембр оказывает на женщин исключительное воздействие.
Он полыхнул Инне прямо в глаза своим небесно-голубым взглядом.
Затем подлил из ледяной бутылки мартини Инне и себе.
Продолжил:
– Вы так красивы… И так милы… Вы настолько очаровательны, что я просто теряю голову…
Инна полузакрыла глаза. На ее щеках появился легкий румянец.
– Давайте, Инна, выпьем с вами на брудершафт.
– Давай, – прошептала она.
И тихо добавила, глядя Владу прямо в глаза:
– Целоваться будем?
…Полонский проснулся, когда начало вечереть. В незавешанное окно светило закатное, по- осеннему красное солнце.
Влад лежал поперек наспех застеленной тахты.
Во всем теле он ощущал восхитительную бодрость, свежесть, молодость.
'Кажется, я сумел удивить девушку своими способностями, – в полусне подумал он.
– И сам, признаться, удивлен.
Подумать только, три раза. В моем-то возрасте.
Кажется, я пробил ее.
Ей понравилось. Я все сделал, чтобы ей понравилось. Она так кричала…'
Инна, голенькая, сидела на краю тахты и плакала.
Полонский подвинулся к ней, нежно погладил по бедру. Прошептал:
– Что ты, маленькая? Что с тобой?
– Я такая дура… – сквозь всхлипы прошептала она.
– Такая дура… Не то что эта ваша Ника…
Я ничего не знаю…
Не умею…
Зачем я только вышла за этого жирдяя…
– У тебя еще все впереди, – прошептал Влад.
Привстал, заключил ее в объятия. – И мне было очень хорошо с тобой…
– Правда? – повернула она к нему радостно просиявшее, исплаканное лицо.
Четверг, 12 октября
Ника Колесова
Ника никак не могла привыкнуть к статусу клиентки детективного агентства «Павел».
Быть Катиной подругой и ее верной напарницей по театрам-концертам ей нравилось гораздо больше. (Сколько раз Паша Синичкин ворчал, что они шляются невесть где, вместо того чтобы спокойно посмотреть телевизор!) Теперь же детектив Павел Синичкин встречал ее не дома в стареньких трениках, а в офисе и во вполне приличных джинсах.
Она платила ему деньги, принимала собранную информацию и еле удерживалась, чтобы вообще не перейти на «вы».
Секретарша Синичкина, остроносая и вездесущая Римка, подавала ей кофе.
Паша басовито прокашливался, открывал кожаную папку и начинал свой доклад.
Сегодня кофе был вполне приличным, а Паша выглядел важным до комичности.
Он с умным видом перебирал какие-то документы и все не спешил приступать к отчету.
Ника, хотя и сгорала от нетерпения узнать свежие новости, не удержалась, посоветовала:
– Пашунь, да будь ты попроще!
Он шумно захлопнул открытую было папку, отшвырнул ее в дальний угол стола. Вздохнул.
– Эх, Никочка… Я тебя просто огорчать не хочу. Сердце екнуло.
– О чем ты, Паша? – нетерпеливо спросила она.
– Считай, с твоим заданием я не справился, – ответил он, твердо глядя ей прямо в глаза.
